Эдвард Уитмор - Иерусалимский покер
Я не думаю, что я буду поэтом. Мне все время кажется, что я никем не буду. Понимаешь? Чаще всего я просто сижу здесь, у моря. И даже когда я не здесь, я все равно здесь сижу, гляжу на море и слушаю. Ты знаешь, куда оно течет?
Иногда. А иногда я становлюсь такой же, как ты. Просто сижу, смотрю и слушаю. Я делал это на берегах Синая, в маленьком оазисе на заливе Акаба. Я летал туда на своем «Верблюде» и целыми днями сидел, смотрел и слушал, просто сидел на страже в часы света и тьмы.
Бернини рассмеялся.
Ты летал на верблюде? Как на коврах-самолетах в сказках?
Звучит странно, а? Но так назывался мой аэроплан — «Сопвич Кэмел». А скажи-ка мне, тебе ведь больше всего на свете нравится смотреть и слушать? Да.
Джо встал на колени в песок и обхватил Бернини за пояс.
Ну, дружок, я и вправду очень рад, что нашел тебя здесь. Именно на этом пятачке у моря.
Бернини запустил пальцы в бороду отца.
Я тоже рад, и неспроста. Я знал, что ты скоро придешь, но не знал, что сегодня, и это был чудесный сюрприз. Именно сегодня. Сегодня мой день рождения.
Я знаю, дружок, поэтому-то я и здесь. Ровно тринадцать лет назад ты родился в Иерихоне, в месте, где было много солнечного света и цветов, у реки Иордан, еще в одном оазисе. И рядом с рекой был наш маленький домик — на пути к реке, мы были совсем от нее недалеко. Так близка была она, эта река чудес, так близка она казалась, почти у наших ног. И правда то, что говорит старик. Годы, они просто ускользают и скользят вдаль вместе.
Почему ты плачешь, папа?
На самом деле я не плачу. Я просто счастлив, что нашел тебя здесь, у моря. Просто счастлив. И все.
Кто сказал это? Ну, о ком ты говорил?
Старик? Это особенный человек. Мой друг из Иерусалима. Он показал мне мир и показал, что к чему в этом мире. Его зовут Хадж Гарун. Он такой кроткий и хрупкий, так что непонятно, как ему это удалось.
Удалось что?
Прожить три тысячи лет в Иерусалиме. Удалось, видишь ли. Может быть, здесь, вдали от Священной горы, это и трудно себе представить, но это правда. Ты мне веришь?
Да. Хадж Гарун. Человек, который прожил в Иерусалиме три тысячи лет.
Джо улыбнулся. Улыбнулся и Бернини.
Может быть, когда ты подрастешь, дружок, он тебе понравится. Как считаешь?
Не знаю. Может быть.
Джо вздохнул.
Чудо, вот что.
Папа?
Да.
Ты теперь останешься с нами?
Что ж, дружок, скажу тебе честно: нет, не останусь. Пришло мое время, видишь ли, ничего не поделаешь. Так что я уезжаю посмотреть на новые места, может быть в Новый Свет, то есть в Америку. Я разузнаю кое-что про эти новые места, и когда разузнаю, мы с тобой это обсудим. А пока у тебя есть мама, и она замечательная, Господь не создавал лучше.
Я ее люблю.
Я знаю, и я ее тоже люблю, по-своему.
Тогда почему ты уезжаешь?
Ах ты, маленький хитрюга, это у тебя с лисьей Салливановой стороны, сказал бы я. Но ответ ты получишь прямой. Я должен уехать. Я родился сыном рыбака, а следую в направлении пустыни. Может быть, сейчас ты этого не поймешь, но ты поймешь позже.
Нет-нет, я понимаю.
Да? Как это?
Мне сказал человек по имени Стерн. Новый друг мамы.
Да ты что? И что он сказал?
Он однажды уезжал, и я спросил его то же самое, и он сказал, что иногда мужчина должен уезжать.
Ну-ну, я думаю, он прав. Ну разве ж ты не умница — знать все эти вещи в твоем возрасте!
Бернини повесил голову.
Я не умница, прошептал он.
Почему ты так говоришь?
Потому что я не умница.
Бернини замялся, уставившись в песок.
В чем дело? быстро спросил Джо. Ты хочешь сказать, что не умеешь читать? Это я уже знаю.
Бернини кивнул.
Это и еще другие вещи, прошептал он. Я не могу считать как полагается.
Эй, эй, мягко сказал Джо, не вешай-ка ты голову и лучше посмотри на море. Есть уйма способов быть умницей, мы оба это знаем. Вот возьми, к примеру, Хадж Гаруна. Он чаше всего даже и не знает, в каком он веке. Ты идешь с ним прогуляться по иерусалимским улицам, а он вполне может быть где-нибудь пару тысяч лет назад, бродить по переулкам, которые не распознает ни один умник на свете. Он совсем не с нами, как может показаться, но это не так, совсем не так. Он просто видит то, чего не видим мы. Все мы видим только то, что нас окружает, а он видит больше. Так что нельзя сказать, что есть ум, а что — нет, есть куча разных способов быть умницей. Многие скажут, что Хадж Гарун — не умница, и точно, продавать фунтами овощи или ткань ярдами — в этом он не силен. Тут он безнадежен, он никогда не сможет заработать денег. Но если ты захочешь узнать, кто такие святые люди и что они думали или, еще лучше, что было у них на сердце, или кто такие богохульные ассирийцы или кто угодно, прогуляйся с Хадж Гаруном по иерусалимским улицам и ты узнаешь, ты поймешь. Он наш кроткий рыцарь, что стережет вечный город.
Бернини поднял глаза. Он улыбнулся.
Ты говоришь так, будто Иерусалим — это не место.
Да нет, это место, но, кроме того, он больше чем просто место. Это что-то такое, что ты носишь внутри, то, что всегда с тобой, куда бы ты ни пошел. А что касается этих путешествий, и у тебя однажды будет свое путешествие.
Надеюсь.
Будет, я знаю. Когда я был в твоем возрасте, я просто изнывал, так мне хотелось попутешествовать. Просто умирал от желания выбраться в этот мир и испытать себя.
И ты испытал.
Да, испытал. Интересно, что я это и до сих пор делаю.
На лицо Бернини неожиданно легла тень. Он посмотрел на маленький дом у кромки песка. Джо быстро отвел глаза и снова посмотрел на Бернини. В его глазах была боль.
Говори, прошептал он.
Бернини покачал головой, сжав губы.
Нет, дружок, говори, прошептал Джо. Ты же знаешь, всегда лучше говорить вещи вслух. Люди все равно их услышат. В чем дело?
Ну, я просто хотел сказать, что она будет дома часов в пять-шесть.
Да.
Ну, разве ты даже не пойдешь повидаться с ней?
Джо глубоко вдохнул.
Нет.
Даже на несколько минут?
Нет.
Но мы будем праздновать день рождения, и у нас очень красивый торт. Я видел на шкафу.
Нет. Не могу, дружок.
Всего на несколько минут? Просто съешь кусок торта и все?
Какая разница, несколько минут или вся жизнь. Кажется, разницы никакой.
Значит, ты не хочешь ее видеть?
Не в этот раз. Придет такое время, но не сейчас.
Но почему? Ты даже не скажешь мне почему? Она моя мама, а ты мой папа. Почему?
Я попробую тебе объяснить, но это трудно. Видишь ли, у нее теперь своя жизнь, и меня нет в этой жизни. Есть ты, есть старые друзья вроде Мунка, новые друзья вроде Стерна, люди, с которыми она работает, и другие, они теперь — ее жизнь. Особенно ты. Но я — я где-то в другом месте. Я хочу сказать, что слишком долго был где-то в другом месте, я где-то в другом месте и сейчас.