Война Кортни - Уилбур Смит
“Да, я верю вам.”
- Тогда я попрощаюсь с вами обоими.”
Фон Меербах не стал тратить время на объятия и поцелуи. Он вернулся к своей машине, сжимая в руке портфель, и сказал водителю: - ”Темпельхоф".
Сперлинг будет ждать его там. Фон Меербах всегда ожидал, что этот момент наступит, хотя, возможно, и не так скоро. Он велел своему пилоту быть готовым к вылету в любой момент. Он устроился поудобнее и посмотрел в окно на разрушенный город. На одном из немногих сохранившихся зданий белыми буквами был написан пропагандистский лозунг: "Каждый немец будет защищать свою столицу". Мы остановим красные Орды у стен нашего Берлина.
Разве кто-нибудь извергал больше дерьма, чем Геббельс? - удивился фон Меербах. Они прошли мимо взвода стариков, несущих на плечах противотанковые ракеты "Панцерфауст", как винтовки, которые они несли бы, если бы были настоящими солдатами в армии, которая все еще могла сражаться. Впереди он увидел линию фонарных столбов, чудом уцелевших. На них были развешаны тела, по одному на каждый уличный фонарь: старики, молодые люди, пара мальчиков, женщина. Они были казнены толпами фанатиков партии, которые бродили по улицам, ища козлов отпущения, чтобы обвинить их в смерти Тысячелетнего Рейха.
У каждого на шее висел плакат с обвинительными надписями:” Я трусливый трус“,” Коммунистическая шлюха“,” Я прятался, пока храбрецы сражались " и так далее.
Фон Меербах усмехнулся при мысли о том, какое удовольствие, должно быть, доставляли своим действиям безмозглые головорезы, проводившие общие казни. Это было бессмысленное, бесполезное дополнение к массовой резне вокруг них. Это никак не повлияло бы на битву, которая уже давно была проиграна. Но это доставило бы им удовольствие осуществлять власть над другим человеческим существом - высшую власть, лишающую их жизни - и если это доставило бы им хоть малейшее удовольствие до того, как опустился занавес, кто мог бы им отказать?
И тут его осенило: ответ на вопрос этой глупой девчонки. Он дал этим двум секретаршам деньги, потому что мог. Его акт милосердия был демонстрацией власти и статуса.
Фон Меербах ухмыльнулся логическому следствию этой догадки. Вся благотворительность была по существу демонстрацией власти и подчеркиванием относительного статуса. Все благочестивые благодетели, которые демонстрировали свое великодушие бедным и нуждающимся, погрязли в своей власти так же, как и в своей добродетели. Все они были грязными лицемерами. Он, по крайней мере, заключил фон Меербах, обладает добродетелью быть честным.
Эта мысль очень обрадовала его.
Добравшись до Темпельхофа, он застал Сперлинга дремлющим у своего самолета, но пилот тут же начал действовать. Они вылетели из города на юг, над головами наступающих русских, а Сперлинг изо всех сил старался выжать максимальную скорость из молнии, и к концу дня они приземлились на поле завода "Мербах мотор" и вырулили в ангар.
Выйдя из самолета, доставившего его из Берлина, фон Меербах посмотрел на странную футуристическую машину, стоявшую по другую сторону здания.
- Он жестом пригласил Сперлинга подойти и спросил: - Ты уверен, что сможешь на нем летать?”
“Не вопрос. В конце концов, я помогал его проверять.”
“И ты уверен, что у него есть радиус действия?”
- Обычно - нет. Но с подвесными баками, которые мы добавили, все должно быть в порядке.”
“И он может обогнать все, что англичане или американцы могут поднять в небо?”
- О да. Ничто, кроме V-ракеты, не движется быстрее.”
“Хорошо. Мы вылетаем завтра утром. Будьте готовы к рассвету.”
•••
Губбинс был прав. Пронизывающий восточный ветер, хлеставший по Северо-германской равнине, дул из Сибири, и Шафран была рада толстому шерстяному джемперу, который она носила под своим боевым платьем, и шерстяным лыжным колготкам под брюками. Она ехала налегке, с небольшим армейским рюкзаком и холщовой сумкой через плечо, которая была ее спутницей с первых дней работы водителем Джамбо Уилсона в Каире в 1940 году. В нем лежали ее сумочка, папка с подписанными письмами от премьер-министра и несколько личных вещей, включая фотографию, сделанную ею и Герхардом на Эйфелевой башне. Она почти никогда больше не смотрела на выцветшую фотографию, но она была с ней повсюду, куда бы она ни пошла. Даже в нижних странах она прятала его в потайные отсеки, где хранились ее одноразовые подушечки.
Шафран перекинула сумку через плечо и закинула рюкзак на одно плечо. Она намеревалась всегда и везде носить с собой оба предмета багажа. Если ее миссия пройдет успешно, ей придется совершать неожиданные путешествия в любой момент. Она не хотела ничего оставлять после себя.
В самолете было много других офицеров армии и ВВС, и у подножия трапа толпились люди, ожидая, когда им выдадут тяжелый багаж, или высматривая встречающих их водителей. Шафран делала то же самое, когда услышала голос рядом с собой: “Добрый день, мэм.”
Человек, обратившийся к ней, был сержантом. Он был высок и широкоплеч, с сильными костлявыми чертами лица и здоровым румяным цветом лица крестьянина, который всю свою жизнь провел на свежем воздухе.
- Сержант Данниган, мэм. Камберлендские Стрелки. Я отвезу вас в штаб дивизии.”
- Это далеко?- спросила она, когда Данниган повел ее к своему джипу.
- Как смотреть, мэм, - ответил он. “Это может занять час, а может и целый день. Вы же знаете, как говорят: идет война.- На его берете был полковой значок, и Шафран сразу узнала его.
- Камберлендские стрелки, - сказала она, улыбаясь при воспоминании о поездке в Южную Африку.
- Совершенно верно, мэм. Я был в Кейптаунском замке, вот как я узнал вас, хотя я не был одним из тех счастливчиков, которые видели, как вы говорили. Мне пришлось слушать это через корабельный мегафон. Вот это были дни, а?”
В итоге путешествие длилось чуть больше двух часов. Ландшафт был потрепан и испещрен дырами от снарядов, дым шел от горящих машин, зданий и выжженной растительности, иногда они проезжали мимо вечнозеленых лесов, величественно возвышающихся и нетронутых. А потом они сворачивали за угол, и то, что раньше было домами, превращалось в руины; школы, церкви, магазины и детские площадки были разбиты и разрушены; и люди стояли, обездвиженные шоком. Это было видение разрушенного человечества, провал в эпическом масштабе.
Пока Данниган вел машину, он рассказал Шафран о своей жене, дочери и
