Богдан Сушинский - Рыцари Дикого поля

Осман-паша удивленно рассмеялся и покачал головой.

— Но он-то, по крайней мере, пока не ворует?

— И никогда не снизойдет до этого. Поскольку теперь он — барон фон Вестгайд, представитель старинного рода, сохранившего суровые нравы горных альпийских австрийцев. По крайней мере, троих из этого рода я знаю лично.

— И вы даже не пытались уличить этого лжебарона?

— При моем дворе нравы столь же суровы и столь же выдержаны в определенных традициях, как и при любом другом уважающем себя дворе великой княгини или королевы. Так вот уличать и изобличать в нем не принято. Пусть человек становится тем, кем желает стать.

— Мне начинают нравиться ваш двор и ваши обычаи.

— Так и должно было случиться, господин генерал. Ведь не стала же я уточнять, штурмовали ли вы на самом деле когда-либо Багдад, командовали ли там полком, и были ли в действительности разжалованы из генералов.

— У меня все так и было. Вам мог рассказать об этом капитан корабля.

— Капитан тоже поверил вам на слово — только-то и всего. Что же касается отряда азабов, то он содержит его за свой счет. Он же лично, своей властью капитана судна, назначил вас лейтенантом, командиром азабов, не так ли?

Осман-паша тяжело вздохнул и не стал пререкаться.

— Вы — самая загадочная из правительниц, которые когда-либо существовали под луной.

— Но есть нечто общее, что роднит меня с любым правителем. Я не терплю, когда меня пытаются разгадывать, и признаю только одно рвение подданных — беспрекословное послушание.

38

— Кстати, как там сражаются нанятые нами воины азиатских степей, господин главнокомандующий? — решила не упускать инициативы королева. — Что-то наш храбрый князь-генерал, сумевший в первые же дни покорить одну из самых «недоступных» французских крепостей — графиню де Ляфер, основательно сник.

— Он сейчас в Польше. Отбыл в свите принца Яна-Казимира.

— Зачем отпустили? Нам что, уже не нужны воины? Он ведь наверняка уехал не один.

— В Варшаве ему тоже придется сражаться. Вместе с принцем Яном-Казимиром. Только уже за польский трон. За наш с вами польский трон, Ваше Величество.

— Который, во что бы то ни стало следует отстоять в сражении с другим принцем, Каролем, или, как он себя предпочитает именовать, Карлом-Фердинандом, — понимающе поддержала принца Анна Австрийская. — Ох, уж эти ни с чем не сравнимые по жестокости сражения за трон! А тот, другой, генерал или полковник?

— Сирко? Сражается. Украинцы продолжают сражаться, хотя, увы, уже несколько месяцев не получают жалованья.

— Но ведь вы же знаете, что казна пуста, — отвела глаза королева. — Она пуста, несмотря на то, что проклятия в адрес первого министра не умолкают и что в некоторых департаментах крестьяне и ремесленники уже берутся за оружие и вилы. Она пуста, принц. И пусть это станет ответом на многие ваши недоуменные вопросы.

— Что же делать с казаками?

— Поблагодарить за службу. Наиболее храбрым из них предложить остаться во Франции. Пусть женятся здесь, оседают и воюют как подданные Людовика XIV. Что вы так удивленно смотрите на меня, принц? Понимаю, такая развязка этого азиатского узла вам просто в голову не приходила.

— Да уж, — вяло усмехнулся де Конде. — Интересно, как это предложение будет воспринято удальцами полковника Сирко?

Королева промолчала. Она ждала, когда, наконец, откроется причина гнева принца.

— Но привела вас ко мне не забота о степных рыцарях, не так ли, мессир?

— Естественно, — спохватился принц. — Я возмущен. Ходят слухи о том, будто кардинал Мазарини ведет тайные переговоры о заключении мира с Испанией и вообще о прекращении войны двух лагерей.

— Вы-то, конечно, убеждены, что эта бессмысленная война должна длиться еще тридцать лет?

— Она должна длиться до победы. Возможно, вам трудно это понять, государыня… — настраивался принц на философский лад. — Но мирные годы всегда безлики. О них, если и упоминают, то лишь затем, чтобы подчеркнуть, что это годы, ничем особо не отмеченные. Годы прозябания. А любая война — как отметина на лице истории. Печать, клеймо, бриллиант в короне…

— Если только в ходе ее правители не теряют эту корону вместе с головой.

— Что тоже весьма примечательно и всегда охотно фиксируется историками. Так вот, я не желаю, чтобы годы нашего с вами правления, государыня, вошли в историю Франции как годы поражения, годы бездарно завершенной великой войны.

— То есть не желаете, чтобы в памяти потомков нынешняя война осталась такой, каковой вы ее завершили, — деловито подытожила Анна Австрийская.

— Простите, но лично я пока что не собираюсь завершать ее. По крайней мере, в этом году. Уверен, она продлится еще как минимум года три. Франция и Испания попросту не в состоянии существовать сейчас, не будучи в состоянии войны друг с другом.

— Чего же вы добиваетесь? Чтобы мы объявили Испании новую войну?

— Чтобы первый министр и его послы прекратили переговоры с Испанией о мире. Это деморализует наших солдат. Подумайте сами: кому хочется умирать в последние дни войны, когда уже ясно, что в столицах договорились о мире?

— Деморализованными почему-то всегда оказываются только ваши солдаты, принц; испанские — нет.

По тому, как нервно передернул плечами де Конде, королева определила, что и эту словесную дуэль она выиграла. Другое дело, что такая победа ее не очень-то радовала.

Анна Австрийская понимала, что в принципе Людовик де Конде прав. Но понимала и то, что прав он всего лишь по-своему. Как солдат.

— Вам не кажется, принц, что если столь изнурительная война продлится еще хотя бы год, то воевать станет вся Франция? Но уже не против Испании, а против своих бездарных правителей, не способных ни выиграть эту войну, ни добиться достойного мира. В том числе воевать станут и против вас, наш непобедимый маршал.

— Не посмеют, — по-солдафонски отрубил главнокомандующий. — А посмеют — подавим любое восстание.

— О, тогда уж, сражаясь против безоружных крестьян, ваши доблестные драгуны и гусары покажут, на что они способны, — с грустью подбодрила его королева. — Но, чтобы не доставлять им такого удовольствия, мы с первым министром сделаем все возможное, дабы уже в этом году слишком затянувшаяся и совершенно бездарно — вы уж не обессудьте — ведшаяся война была завершена.

— Но этого нельзя допускать! — нервно раскинул руки главнокомандующий.

— Мы с первым министром так не считаем, — неожиданно резко отрубила королева. — А теперь извините, принц, меня все еще ждут государственные дела.