Крис Хамфрис - Французский палач
– Он всегда меня находит. Но…
– Тогда веди его прямо сейчас. Иначе они нас найдут.
Хакон посмотрел на двух женщин и на лежащее на земле тело его друга. Эта поляна была единственным местом в лесу, где на него не давило безумие. Значит, это все-таки не то место, где хорошо умереть. Это место, где следует жить. Не сказав больше ни слова, Хакон повел пса, который безуспешно пытался сбросить фляжку с ошейника, обратно по тропе.
– Так, милая. Меня зовут Ханна. – С этими негромкими словами женщина тронула Бекк за плечо. – Давай занесем этого беднягу в мой дом.
Внутри строение оказалось гораздо просторнее, чем можно было подумать, глядя на него со стороны. Оно состояло из одной большой комнаты. В одном углу, в скальной поверхности, был устроен очаг с дымовой трубой. В комнате имелись стол, лавки, несколько стульев – все сплетенное из тех же прутьев, что и стены. Повсюду стояли растения и цветы, свежие – в пучках, сушеные – в виде венков и букетов. Бекк сразу же заметила стеклянную конструкцию над очагом и вздрогнула: нечто похожее находилось в центре калейдоскопа, который служил тюрьмой ее отцу. Но из нее не исходило едкого металлического запаха. Только аромат спелых ягод.
– Можжевельник, – пояснила Ханна, на секунду прервав осмотр Жана и заметив любопытный взгляд Бекк. – Немного рано было его ставить, я еще не закончила все сборы. Но мои припасы почти закончились, а что-то подсказало мне, что он мне понадобится. – Она приподняла левую руку Жана и провела пальцами вдоль кости. – Сломана. И правая нога – тоже. Несколько ребер, почти все пальцы на руках и ногах. И еще – раны. Так что все придется промыть можжевеловой эссенцией, а потом наложить припарки из крапивы. Алтей и окопник от переломов, и… кипарис от синяков.
В хижине оказалось несколько лоханей с дождевой водой, настоянной на цветах, которые тоже вносили свой вклад в душистый букет запахов. Ханна подтащила одну лохань поближе к окровавленному телу и сняла с потолочной балки рулон белого полотна, которое быстро нарезала на куски. Окунув один лоскут в лохань, она начала бережно смывать кровь, которая запеклась на всем теле Жана.
– Я помогу, – сказала Бекк, протягивая руку за тканью, но, не рассчитав расстояния, качнулась вперед.
– Ты будешь спать, дитя.
– Но он – мой… мой друг. Мне надо о нем позаботиться!
– И самой хорошей заботой будет не мешать мне осмотреть его по-своему. – Ханна встала и, отведя Бекк к матрасу на деревянной раме, уложила ее. – Выпей вот это, – добавила она, протянув ей чашку с прохладной жидкостью.
Питье оказалось таким освежающим, что Бекк внезапно ощутила радостную бодрость, а в следующую секунду – совершенно противоположное чувство.
– Что это было? – пробормотала она, чувствуя, как начинает согреваться под одеялами, которыми ее бережно укрыли.
Не успев получить ответа, она тихо захрапела.
Ханна обработала уже половину тела Жана, осторожно удаляя запекшуюся кровь и морщась при виде глубоких и многочисленных порезов и ожогов, когда добралась до того, что поначалу приняла за промокшую от крови повязку. Снимая ее, женщина поняла, что это было хранилищем: внутри оказалась шестипалая кисть. Хотя находка удивила целительницу, отвращения она не почувствовала. Она коротко кивнула руке, а потом быстро стерла с ее бело-розовой поверхности слабые следы крови Жана. Отложив отрубленную кисть в сторону, Ханна снова вернулась к своей попытке спасти жизнь истерзанного человека.
Спустя час в хижину вернулся Хакон, наблюдавший за тем, как Франчетто, Генрих и тридцать их солдат проехали мимо тропы. Он даже короткое время следовал за ними, чтобы удостовериться в том, что они действительно потеряли их след. Он обнаружил, что оба его товарища лежат без чувств. Бекк, зарывшаяся под кучу шкур и одеял, походила на двенадцатилетнего парнишку, а ее обычно хмурое лицо улыбалось во сне. Жан, хоть и обезображенный ранами и синяками, по крайней мере, снова стал узнаваемым. Он лежал на постели из мягкого лапника, и тело его с ног до головы было обернуто лентами белой ткани. Хакон увидел, что все повязки влажно поблескивают, а дотронувшись до них, обнаружил, что они теплые.
– Ай! Что это за запах?
Ханна рассмеялась:
– По отдельности каждое растение пахнет чудесно. Вот только соединяются они… неудачно. Но каждое действует по-своему, и каждое необходимо.
– Он будет жить?
Ханна встала и подошла к рослому воину – и оказалось, что даже рядом с ним она не выглядит низкой. Его можно было бы принять за ее сына.
– Сильно изранен. Я вправила ему руку и ногу и перетянула ребра, но у него очень много других повреждений, снаружи и внутри. Однако он выдержал такое, что убило бы большинство других. Наверное, у него имеется на то веская причина.
– Верно. – Хакон широко зевнул и встал. – Ну, я сосну часок, а потом снова буду сторожить.
– Почему?
– Потому что мне надо бы поспать.
– Нет, почему так мало? Они не вернутся еще несколько дней.
– Откуда тебе знать?
– Я вижу это в огне. – Тут Ханна указала на свой очаг. – Так же, как увидела ваш приезд. – Прочтя в усталых глазах скандинава недоумение, она пожала плечами и добавила: – Друг, тебе сон нужен не меньше, чем этим двоим.
– И все же…
Ханна подняла руку.
– Как хочешь. Просто выпей вот это. Так ты лучше выспишься.
Хакон был слишком измучен, чтобы спорить. Он сделал большой глоток того же настоя, какого отведала Бекк, и, найдя его вкусным, осушил всю фляжку. А потом он свернулся на овечьей шкуре на соседней с Бекк лавке.
– Разбуди меня ближе к полудню, – успел проговорить он прежде, чем глаза его закрылись.
– Конечно, – ответила Ханна, а потом шепотом добавила: – По крайней мере, я могу попробовать.
Но она даже не стала пробовать. Эти трое проспят весь день, весь вечер – и, возможно, не пробудятся до рассвета. «Целительный сон, – подумала Ханна. – Такой же действенный, как все, что хранится в моем ящике с целебными травами».
Она взяла своего полосатого кота, Филомена, который, воспользовавшись привилегиями солидного возраста, проспал все эти волнующие события, и положила его себе на колени. Подложив в огонь яблоневое полено, целительница села прямее и стала смотреть, как оно расцветает гирляндой алых цветов. В пламени она найдет ответы. И когда пламя охватило яблоневое дерево и обняло его малиновыми и оранжевыми руками, она стала думать об истерзанном человеке и странной руке, которую он вез. Да, она сказала великану правду: она узнает, когда преследователи будут возвращаться. Она увидит это в дыму и огне.
* * *– Сосна, – фыркнул следопыт, коренастый баварец, служивший при собственном охотничьем доме Генриха, передавая ему фляжку. – Мы часто мажем ею сук, чтобы к ним до срока не лезли кобели. А потом мы ее смываем, оставляя совсем чуть-чуть. Они ее обожают.
