Анатолий Брусникин - Девятный Спас
Очень Журавлёв на эту ссылку обижался. Убеждал, что племянница тогда мала была, а сам он с тех пор изменился, не узнать. Может и так, но, учитывая великие планы на девку, лишний рыск был ни к чему. Вот и нынче, прежде чем позволить Яхе войти в дом, Автоном сначала убедился, что Василиса в своих покоях. Отправив Яшку за иконой, гехаймрат вернулся в Преображёнку, откуда не смел отлучаться надолго — кесарь желал чуть ли не ежечасно получать сведения о ходе сыска. Но Зеркалов теперь думал не о стрельцах и иностранных резидентах, а о Спасе. И верил, и не верил, что многолетний поиск близок к завершению. От волнения Автоном Львович был сам на себя не похож, поминутно выглядывал в окно — не вернулся ли Журавлёв, и когда увидел, что сержант приехал не с пустыми руками, весь задрожал от ликованья. Что делать дальше, он придумал заранее.
Нужно запереть Петю в ермитаже, чтобы изготовил точную копию образа. Там уже приготовлена кипарисовая доска, а кавалетто с красками сын привезёт из дома. Копию гехаймрат думал отдать государю, подлинник же припрятать — для будущих прожектов, смутно прорисовавшихся в дальнем уме Автонома Львовича.
Дело это требовало неукоснительной таинственности. Вот почему в Кривоколенный был отправлен не обычный курьер, а прапорщик Микитенко, которого гехаймрат своим опытным взором безошибочно определил как человека, прямого до дурости. Редко, очень редко встретишь чудака, у которого дело ни на вершок не расходится со словом; Микитенко был из этой породы. В сыскном деле от неё один вред, но умный начальник и такому камнеупорному дурню найдёт полезное применение. Посланец уехал, едва разминувшись с Журавлевым.
У себя в ермитаже, вдали от лишних взглядов, Зеркалов осмотрел икону и убедился — она, та самая! Прав Петюша, очи у Спаса смотрят светоносно, нерукотворно. Терпеть их взор усталым после бессонной ночи глазам было больно, гехаймрат поскорей затворил ставенки и задумался. Получится ли воссоздать похожее сияние? Но Автоном в сына верил. Сверяясь по подлиннику, как-нибудь исхитрится. Петя, он ведь и сам по себе чудо, не хуже Филаретова Спаса.
Объяснил Зеркалов помощнику свой дальновидный замысел, а Яха вместо того чтоб восхититься, стал хозяина корить. Зачем, мол, послал за Петром Автономовичем чужого человека. Прямые люди глупы. Не по намерению, так по простоте где-нито проболтается. Что тогда? Из-за этой неосторожности может рухнуть всё превеликое дело.
Пришлось признать, что оплошал. От многого волнения и усталости.
Но Яшка, как в сказке, успокоил забеспокоившегося господина:
— Не тревожься, боярин, не мучай свою головушку. Всё исправлю. Поеду в Кривоколенный за казаком, а на обратном пути закрою ему роток, навсегда. Никто и не прознает.
— А если тебя Василиса узнает?
— Вот и проверим, — спокойно ответил Журавлёв. — Не вечно же мне от неё прятаться? Впереди много больших дел, мне много в чём тебе послужить придётся, лучше этот узел сразу развязать. Узнает — скажешь, что я брат тому припадошному карле. Только навряд она меня вспомнит. Вишь, какой я ныне стал?
Он гордо распрямился во весь свой ходульный рост: ботфорты каблуками вместе, носками врозь, ручонки упёрты в бока, подбородок задран, усы торчат двумя щётками. Чучело, да и только.
* * *Не получилось у Яхи казака убить, опять они разминулись. Но и это вышло к лучшему — Фортуна старалась для Зеркалова даже вопреки его воле.
События разогнались на такую скорость, что планы приходилось менять прямо на ходу. От этой бешеной скачки захватывало дух.
Казалось бы, добыл икону, недостижимый завет многолетних мечтаний. Чего ещё желать?
Но колесо Фортуны прокрутилось дальше, и перед Автономом раскрылись першпективы, подле которых померкло и сияние Девятного Спаса.
В тот же судьбовершительный день, когда Петя уже сидел и богомазничал в ермитаже, прибыли в Преображёнку гвардии прапорщик Попов с мастером Ильёй, доставили двух важных арестантов.
Вражеский заговор наконец раскрылся во всем своем головокружительном размахе, и Зеркалов внутренне содрогнулся. Вот кто, выходит, стоит за Фролкой и его смутьянами! Британская и австрийская короны, да шведский король! Экая силища!
Мало того, Попову невдомёк, откуда ему знать, а гехаймрат сразу понял, что это за дом, откуда к Штрозаку вышел одноглазый Агриппа.
За воротами, где на резных столбах Марс с Юноной, живёт гвардии майор Александр Васильич Кирьяков, бывший царский денщик, а ныне гофф-оберкамергерр его высочества наследника. Одноглазный при Кирьякове доверенный слуга, как Яшка при Автономе Львовиче.
А это может значить лишь одно. Слух, в который не поверил князь-кесарь, правдив: царевич заодно с заговорщиками. От этой мысли закружилась голова. Но лишь в первую минуту. Затем гехаймрат сообразил, что у него в руках новый дар Фортуны, и нужно лишь уразуметь, как выгоднее использовать открывшиеся обстоятельства. Ошибиться тут было нельзя.
Самый естественный поступок, который положен и по долгу службы, — выдать весь заговор сверху донизу князю-кесарю и получить от власти заслуженную награду. Вопрос только, обрадуется ли Пётр Алексеевич этакой вести? Единственный сын и наследник у него, выходит, повинен в измене и злоумышлении на отцовский живот. Весь жизненный опыт говорил Зеркалову, что лицо, доставившее столь ужасную весть, на особливую благодарность рассчитывать не смеет.
Опять же положение у царского величества ныне весьма шаткое. В Москве заговор, на Украине измена, на Дону мятеж, Англия с Австрией отступились, Карл шведский идёт походом. А ещё про Петра Алексеевича шепчутся, что здоровьем стал некрепок. Судороги у него, припадки. То носится целыми сутками, как ошпаренный, то неделю с постели не встаёт.
Не надёжней ли будет поставить на царевича? Сегодня в его, зеркаловской власти и погубить Алексея Петровича, и возвеличить…
Ещё ничего окончательно не решив, гехаймрат отправился к Кирьякову, благо недалеко.
Не стал ходить вокруг да около, выложил царевичеву дядьке всю правду: крепко, мол, вас обоих держу. И доказательства есть, и свидетели. Запираться незачем.
Александр Васильевич был мужчина умный. Запираться и не подумал. Лицом побелел, желваками заиграл, но эта слабость, учитывая положение, была простительной. Ответ гвардии майора был вот каков:
— Смотри сам, Автоном, ты головаст, не мне тебя учить. Можешь, конечно, погубить и меня, и Алексея Петровича. Я на колу издохну, в мучениях. Его как государева сына на плаху вряд ли повлекут, удавят по-тихому. Получишь ты за то чин, да деревеньку, да вечную Петрову нелюбовь. Смотреть ему на тебя будет тошно, даже имя твоё слышать. В скором времени по малой какой-нибудь вине, а то и вовсе без вины ушлют тебя в ссылку, долой из глаз и из памяти… — Кирьяков посмотрел в лицо собеседнику, чтобы убедиться, согласен ли тот с этим предсказанием. Убедился, что согласен — двинулся дальше. — А то давай лучше с нами. Помоги отечеству от лютого зверя избавиться. Новый царь Алексей Второй не то что Пётр — век тебе благодарен будет. В твоём положении можешь требовать у него, что захочешь. Ни в чём тебе отказа не будет… Более же к сему ничего не присовокуплю. Думай, Автоном.
