Феодора - Пол Уэллмен
— А что же опасного в изменении моды?
— Это симптом, о великая. И еще: невзирая на то, что закон запрещает носить оружие без разрешения, большинство из них вооружены и днем, и ночью.
— Тогда их надо разоружить!
— Но это не так просто, великолепная. И вот что я скажу: если раньше они ограничивали свои бесчинства улицей Женщин, то этим жутким летом они свирепствуют по всему городу. На их счету полдюжины убийств — и все остались безнаказанными. Женщины больше не чувствуют себя в безопасности. У меня есть уже с десяток сообщений об изнасиловании женщин из благородных семейств. Грабежи 'настолько часты, что золотые пряжки и броши уже никто не носит, заменяя их медными.
— Да, это действительно выглядит серьезно, — заметила Феодора. — До отъезда в Гиерон я ни о чем подобном не слышала. А что император?
— Простите, ваше высочество, но…
— Что — но?
— Но ведь император — сторонник Синих.
Какое-то мгновение императрица изумленно смотрела на Нарсеса, а затем вымолвила:
— Я тоже отношусь к ним лояльно. Однажды они спасли мне жизнь.
Нарсес молча стоял, опустив глаза. Его изможденное лицо помрачнело, словно он спохватился, что зашел слишком далеко.
— Я подумаю, что можно сделать, — произнесла наконец Феодора.
В эту ночь, после того как служанки постелили постель, Феодора вошла в свою опочивальню. Это была святая святых, и никому не позволялось беспокоить императора и императрицу, когда они уединялись.
Опочивальня была само великолепие. Многочисленные светильники озаряли ее, как белым днем. Пол был устлан бесценными коврами из Персии и Египта, окна задрапированы богато расшитыми шелковыми занавесями. Кресла из драгоценных пород дерева в изобилии стояли вдоль стен, увешанных огромными зеркалами из полированного серебра в золотых рамах.
Но самым замечательным здесь было само императорское ложе. Огромное, размером с небольшую комнату, со спинками из золота и черного дерева, инкрустированное драгоценными металлами и слоновой костью. Орнамент имел ритуальное значение и символизировал одно — соитие, сплетение. Вьющиеся растения вперемежку с языческими символами плодородия — сосновыми шишками, гранатовыми яблоками и даже кроликами.
Ложе располагалось за занавесями в алькове. Когда их задергивали, свет сквозь них совершенно не проникал. Это было чудесное, поистине царственное ложе, способное вместить человек двадцать, но призванное служить двоим — тем, для кого и было предназначено.
Днем супруги виделись нечасто. В течение дня их постоянно окружали люди, вовлекая в беседы, они были постоянно на глазах, и о них постоянно шептались. Так что уединиться они могли только здесь: прижавшись друг к другу в этой огромной кровати, тут они были одни, как первые люди на земле.
Когда-то ложе было для Феодоры всем: местом любви и источником средств к существованию.
Но это ложе было еще важнее. Здесь, в этой постели, она продолжала благодарить Юстиниана, здесь же она обновляла и крепила свою власть над ним.
Впрочем, у этого огромного и роскошного ложа имелось еще одно назначение.
Когда Юстиниан созывал совет, обсуждавший важные дела, императрица туда не допускалась. И члены совета, разумеется, не знали, что самые важные решения, влияющие на судьбы империи, принимаются именно здесь.
Тут было царство Феодоры, и здесь она одержала несколько важных побед. Юстиниан бывал упрям. И она никогда не настаивала на своем, но, лаская мужа, делала его податливым и уступчивым. Такого рода власть куда более естественна и приятна.
Фанатичные отшельники монофизитского толка, давшие обет безбрачия и считавшие интимную жизнь самым страшным из грехов, были бы потрясены и повергнуты в ужас, узнав о том, что политику империи делают теплые руки женщины. Во всяком случае, поклонения императору явно поубавилось бы.
Именно здесь, на этом ложе, Юстиниан согласился прогнать чопорного Василия и на его место назначить дворецким Нарсеса, который, таким образом, получил самое высокое место из тех, что доступны евнухам.
Здесь же Феодора добилась понижения в должности Сергия, которого Иоанн Каппадокиец поставил во главе эскувитов. Теперь Сергий был рядовым офицером городской стражи — и имел зуб на императорскую чету. Новым начальником эскувитов стал некий Феодот по прозвищу Тыква — у него было рыжее от веснушек лицо. Ничем не выдающийся полководец, но в пределах своих способностей человек надежный.
Феодора умела сразу же выделить в проблеме главное, император же пользовался этим, зарабатывая репутацию «великого».
Прежний квестор Прокл умер, и его место занял Трибониан. Он сразу же собрал под своим началом девять лучших законников империи и принялся за решение сложнейшей задачи, поставленной Юстинианом. Законы империи ромеев безнадежно устарели, многие противоречили друг другу. Смешно сказать — некоторые из них существовали уже с десяток веков. Они представляли собой тысячи переписанных от руки томов, полных ошибок и писарского вранья, которые не был способен охватить ни один смертный, будь он хоть семи пядей во лбу.
С помощью девяти ученых собратьев Трибониан начал титаническую работу, намереваясь из этого хаоса создать простой и прозрачный кодекс законов.
В империи развернулось бурное строительство, многое обновлялось — и в первую очередь крепости вблизи границ.
На границе с Персией Велизарий стоял лицом к лицу с армиями Кавада.
Законотворчество. Зодчество. Война. Три основные заботы Феодоры. И, пожалуй, не в первый и не в последний раз в истории настоящее правительство покоилось на императорском ложе. Что еще тут скажешь?
Феодора на секунду задержалась у одного из зеркал. Яркий свет сделал прозрачной накидку из тончайшего нежно-розового шелка, и она провела ладонями по мягким изгибам талии и бедер. Они все еще были безупречны. Грудь ее томилась.
Она задумчиво смотрела на свое отражение. Когда женщина достигает полного расцвета, ее красота как бы ненадолго застывает, У некоторых этот период устойчивости длится и длится, у других же он быстро проходит, и начинается увядание. Все женщины это знают, и каждая с ужасом ждет первых грозных признаков.
Она стремительно обернулась, нетерпеливо взмахнув развевающейся тканью. Вот она, императрица! Но чем она отличается от любой другой молодой и здоровой женщины, муж которой не спешит к ней в постель?
Но ее ли в том вина? Может быть, с ней что-то не так? Или Юстиниан окончательно потерял к ней интерес? Она ощутила досаду.
Конечно, Юстиниан принадлежал ей, но что-то все равно не в порядке. Его правлению недостает того блеска, о котором она мечтала. И потом, в последнее время он слишком увлекся религией. Иногда он даже облачается в грубую монашескую рясу вместо императорской мантии. Случается, что за теологическими размышлениями он пренебрегает другими делами, предоставляя их министрам.
Он часто утомлял ее
