Рикарда Джордан - Поединок чести
Герлин благодарила небеса за то, что Лауэнштайн подчинялся Фридриху, которому было плевать на крестовый поход, а не королю Филиппу. Он не мог забрать у Дитмара владения, а лишь наказать ее сына Ричарда за деяния его сводного брата. Она надеялась, что король не станет этого делать, но было бы лучше, если бы Дитмар уехал из Тулузы.
— Вам следует упрочить свое положение.
Герлин вздохнула. Это была еще одна проблема, обременяющая ее. Прошлой весной жена господина Лорана скончалась, и теперь вдовец настойчиво ухаживал за Герлин. Причем он был не единственным претендентом на ее руку. Два других вдовца из отдаленной местности с недавних пор навещали ее по любому поводу, в основном чтобы обговорить какие-нибудь, чаще всего незначительные, вопросы. Каждый из них наверняка нацелился на Лауэнштайн, надеясь стать приемным отцом графа и извлечь из этого выгоду. А вот господин Лоран, в отличие от них, испытывал к ней искреннюю симпатию. Но сейчас последним, о чем думала Герлин, был новый брак, к тому же она хотела вернуться в Лош. Она скучала по своей крепости на юге Франции, скучала по солнцу, беззаботности жизни, вину с собственных виноградников. В Лоше она могла предаться скорби по Флорису — и когда-то справиться с потерей, которая все еще омрачала ее жизнь.
Пока же Герлин каждое утро искала его рядом с собой в постели, а ночью пыталась прижаться к нему. Ее первая и последняя мысли каждый день были обращены к Флорису, и это не изменится, пока она каждый день будет смотреть из окна на равнину, где пролилась его кровь, и пока ей придется проходить мимо комнаты, в которой он умер. Она могла посетить его могилу, не испытывая невыносимой боли, но, входя в комнату, куда его принесли тогда, все еще видела перед собой его бледное окровавленное лицо.
В Лоше ей станет легче. Но вместо того, чтобы вернуться домой, она постоянно вела оборонительную войну, противостояла интригам Лютгарт, боролась с напором непрошеных сватов и продолжительной дождливой погодой, которая действовала ей на нервы. В юности она не чувствовала здесь себя так, напротив, ей помнилось, что в Лайуэнштайне всегда светило солнце. Соломон угощал ее вином из своих погребов, Флорис любезничал с ней, а Дитрих лежал рядом с ней на траве и благоговейно прислушивался к зародившейся жизни в ее животе. Однако сейчас один серый день следовал за другим, — и Герлин начала ненавидеть невиновную девушку, которая стала причиной ее мучений.
Но затем она получила письмо из Тулузы.
Дитмар сообщал о помолвке с Софией, победе над Монфором, — но и о тяжелом ранении Рюдигера.
«Так что мы не сможем выехать в ближайшее время, однако знай, что наше пребывание в Тулузе подходит к концу. Прошу, передай и госпоже Лютгарт наш сердечный привет и сообщи ей о нашем союзе. Надеемся, что она разделит с нами радость, когда мы наконец войдем в круг рыцарей в Лауэнштайне. Мы с нетерпением ждем встречи с вами.
С наилучшими пожеланиями, твой любящий сын Дитмар и вскоре твоя дочь София».
Герлин прочла письмо со смешанными чувствами и собралась сообщить новости матери ее будущей невестки. Она надеялась, что та была еще не слишком пьяна. Герлин ненавидела Лютгарт за грубость и едва могла себе представить, что ее противница будет искренне радоваться любви и согласию между Дитмаром и Софией.
Но, по крайней мере, теперь Герлин могла успокоить епископа и других духовников: ее бесконечные заявления, что Дитмар отправился не на войну, а за невестой, наконец нашли подтверждение. Юный хозяин крепости снова будет в милости у сильных мира сего.
Герлин с улыбкой направилась в домик Лютгарт.
Глава 2
Вскоре после отъезда Мириам и Авраама и Ханзи с Эсклармондой отправился в свои владения у Бувина. Ханзи с тяжелым сердцем покидал своего старого друга и боевого товарища Рюдигера.
— Мне кажется, что я предаю его, — признался он лекарю. — И как раз сейчас, когда ему плохо…
Рюдигеру пока нечего было и думать о возращении домой, во Франконию, а поэтому и Дитмар с Софией остался в Тулузе. Наследник Фалькенберга выздоравливал очень медленно, к тому же он не мог один последовать за племянником через пару недель. Мужчине, который больше не мог держать меч в руке, требовалось сопровождение.
— Но как вы можете ему помочь? — спросил Соломон бывшего оруженосца Рюдигера. — Вы были друзьями и боевыми товарищами — и настоящими рубаками! Неужели вы думаете, что он хочет, чтобы вы стали ему личным охранником или даже слугой, который будет помогать ему надевать штаны? Он, конечно же, поправится. Вот увидите, когда однажды вы отправите своих сыновей в качестве оруженосцев в Фалькенберг, господин Рюдигер левой рукой выбьет каждого из седла!
Итак, Ханзи и Эсклармонда уехали в сентябре, а остальные и Рождество праздновали в Тулузе. Для Женевьевы это оказалось непростым испытанием: оставаясь при дворе госпожи Леоноры, она не могла отказаться посетить католическое богослужение.
— Я ни в коем случае не останусь здесь до Пасхи! — заявила она после того, как лекарь предложил отложить поездку еще на пару недель, пока не потеплеет.
Зима в Окситании была сносной, но в горах и в конечном пункте их путешествия следовало ожидать плохой погоды. Для Рюдигера, у которого только-только срослись кости, это было бы непростым испытанием. Да и самого Соломона приводила в ужас мысль о ночах в сырых палатках и под влажными покрывалами. Но, несмотря на это, его решение было окончательным — он не станет в Окситании ждать конца драмы альбигойцев. И он хотел снова увидеть Герлин из Лауэнштайна, чего бы это ему ни стоило — физически и морально.
Наконец в январе Рюдигер заявил о готовности ехать, да и Дитмар уже не хотел дольше здесь оставаться. Соломон заявил, что следует взять хотя бы одну повозку, ведь женщины захотят забрать с собой свои платья и украшения.
Рюдигер тут же раскрыл истинный замысел иудея.
— Возможно, я больше не смогу размахивать мечом, но это не означает, что я должен путешествовать, как старая баба! — заявил он лекарю. — Повозка будет лишь задерживать нас, тем более нам предстоит ехать зимой. Сундуки с вещами женщин графиня пришлет нам летом. Об этом не следует беспокоиться.
Соломон смирился и молча взобрался на белую мулицу Сирену. Много лет назад она принадлежала ему, потом на ней ездила Мириам, и она оставила мулицу лекарю. Соломон тогда не пришел в большой восторг.
— Это животное выглядит неплохо, но ему уже, должно быть, больше тридцати лет! — заявил он Мириам. — И я привык к своей кобыле.
Мириам рассмеялась.
