Гарри Тертлдав - Череп грифона
Ночью жара пошла на спад. На следующее утро подул северный ветер, в котором отчетливо чувствовалась прохлада — предупреждение о надвигающейся, хотя еще неблизкой осени. Менедем наслаждался этой прохладой, но еще больше наслаждался тем, что ветер был ровным.
— А теперь покажем этому шлюхину сыну, на что способна «Афродита», — пробормотал он, обмакнув ломоть хлеба в оливковое масло и откусив большой кусок.
— Если ветер продержится, мы запросто доберемся до Наксоса, — согласился Диоклей, — а это в добром дне пути отсюда.
Когда Менедем приказал опустить парус, тот быстро надулся, и торговая галера словно подалась вперед, влекомая ветром, гудевшим в снастях.
Наксос лежал в самом сердце Островной лиги.
— Когда мы туда придем, — с деланной небрежностью спросил Менедем Диониса, сына Гераклита, — рассказать тамошним жителям, как тебе не терпится попасть на Кос?
Глаза пассажира стали холодными, как мрамор.
— Рассказывай все, что хочешь, почтеннейший. Мне все равно.
Наверное, он лгал, но ответ прозвучал так весомо, что Менедем перестал его дразнить.
На следующий день переход от Наксоса к Андросу получился еще лучше. Менедем провел судно мимо маленьких островков, на которых жили только несколько овечьих пастухов и рыбаков. Когда они в прошлый раз плыли через Киклады с Полемеем на борту, был дождь и Менедем, заблудившись, почти обошел вокруг одного из этих островков. Теперь, при ярком солнечном свете, ему такое не грозило, но все равно прошло несколько дней, прежде чем последний из кикладских островов остался за кормой.
— Благодаря всем эти кошмарным маленьким скалам Сирос смахивает на Афины, — сказал Соклей.
— Вот ужас-то, забери меня эринии! — ответил Менедем.
На следующий день он снова повел «Афродиту» на северо-запад — к Астипалее, где говорили на дорийском эллинском, скорее похожим на его собственный выговор, чем на ионический. Огромное множество рыбачьих лодок покачивалось на воде близ берега; за полисом, в юго-восточной части острова, тянулась плодородная долина.
— Вот еще одно место, где никто никогда не прославится, — сказал Менедем.
К его удивлению, Соклей покачал головой.
— Ты разве не знаешь историю Клеомеда с Астипалеи? — спросил он.
— Впервые слышу, — признался Менедем. — А кто он такой?
— Панкратист, живший во времена персидских войн, — ответил Соклей. — Он победил на Олимпийских играх, но во время поединка случайно убил своего противника и ему запретили заниматься спортом. Он сошел с ума от горя и, вернувшись на Астипалею, вырвал колонну, которая поддерживала крышу в школе… Пятьдесят или шестьдесят детей погибли, а Клеомед бежал в храм Афины и спрятался там в деревянном сундуке. Но когда жители Астипалеи взломали сундук, то внутри никого не оказалось — ни живого, ни мертвого. Клеомед просто… исчез.
Менедем почувствовал, как волоски на его шее зашевелились от благоговейного ужаса.
— И что было потом? — спросил он.
— Люди послали гонца в Дельфы, чтобы выяснить, что теперь им делать, и вот какой ответ принес гонец: «Астипалеец отсель Клеомед — из героев последний. Жертвами чтите его: непричастен он смертной уж доле».[10]
— Да ну? — изумился Менедем.
— Других версий я не слышал, — ответил Соклей.
— Полубог времен поздних персидских войн, — вслух поразмыслил Менедем. — Это странно… Хотя говорят, что Александр тоже был бессмертен.
— Говорят, а как же, — согласился Соклей. — А сам ты что об этом думаешь?
— Не знаю. Александр совершал такое, что не под силу совершить ни одному смертному — может, это и сделало его бессмертным. Кто знает, где начинается бессмертие? Ведь четкой грани между богами и людьми нет. — Менедем ткнул двоюродного брата под ребра. — А ты что думаешь?
— Я тоже не знаю, — ответил Соклей смущенно, даже с оттенком раздражения: он терпеть не мог в этом признаваться. — Александр был обычным человеком… Птолемей и Полемей были с ним знакомы. Мне неловко называть кого-то из людей богом — но, как ты уже сказал, он и впрямь совершал такое, чего нельзя ожидать от простого смертного. Хотел бы я иметь ответ получше, но у меня его нет. Интересно, что ответил бы Птолемей, если бы мы его об этом спросили.
— Что ж, мы всего в паре дней пути от Коса. Так что можешь задать ему этот вопрос, если осмелишься.
— О, я уверен, что об Александре он бы поговорил… Божественным тот был или нет, но Александр мертв, — заявил Соклей. — Другое дело, если б я собирался поговорить с Птолемеем об Антигоне… Только вряд ли мне этого бы захотелось.
Он посмотрел на Диониса, сына Гераклита, который забросил удочку за борт, чтобы попытаться поймать что-нибудь на опсон в придачу к ситосу, и тихо добавил:
— Никогда не знаешь, кто может тебя подслушать.
Именно в этот миг Дионис подсек и вытащил жирную макрель. Хоть то была не кефаль и не морская собака — украшение опсона, — но все-таки лучше, чем ничего. Дионис выпотрошил рыбу, выбросил требуху в море и вытащил маленькую жаровню на древесных углях, чтобы приготовить добычу.
— Ему сопутствует удача, — заметил Менедем.
— Еще какая, — по-прежнему негромко согласился Соклей. — Интересно, где он ее позаимствовал?
На этот вопрос у Менедема не было ответа.
* * *Переход от Астипалеи к Косу на следующий день занял больше времени и потребовал больших усилий: ветер к утру стих, и гребцам пришлось занять места на веслах. Но даже при хорошем попутном ветре Менедем удивился бы, если бы ему удалось добраться до полиса Коса к закату.
Когда «Афродита» подошла к западной оконечности острова, он вывел ее на широкий открытый берег северного побережья и сказал Соклею:
— Завтра легко будет снова спустить судно на воду. У нас не так уж много тяжелого груза.
— Верно, — ответил тот. — И здесь нам не надо бояться пиратов, раз неподалеку столько судов Птолемея.
— Да, если уж здесь не безопасное место, тогда за пределами Великой гавани Родоса безопасного места вообще не существует.
На берег явились двое крестьян, которые принесли на продажу мед и оливковое масло. Как всегда, делая покупки, Соклей щелкал языком и всячески выражал свое огорчение, но, когда крестьяне ушли, сказал:
— Если здешние жители знают, что можно без опаски подойти к вытащенному на берег судну, это лучший признак того, что тут нечасто рыщут пираты.
Менедем кивнул.
— И завтра мы высадим на берег Диониса, а потом сможем двинуться домой.
— Интересно, пал ли Галикарнас, — заметил Соклей.
— Мне тоже интересно. И я надеюсь, что люди Птолемея его разграбили.
