Александр Чиненков - Крещенные кровью
Наконец стемнело. Партизаны тоже не находили себе места. Прибытие авиамашин с Большой земли для отряда всегда важное событие, ведь они везут остро необходимые грузы для деятельности в тылу врага, забирают раненых и тяжелобольных. Сегодня ожидали также оружие, боеприпасы, батареи для радиостанции и многое другое. А вот улететь обратно должен был всего лишь один человек – раненый, о котором руководство Смерш проявляло особую заботу.
Время тянулось медленно. Командир отряда Дед Фома без конца подносил к лицу руку с часами, нервничая все больше и больше. Наконец звук моторов послышался в ночи.
– Зажигайте! – крикнул командир, и сам поспешил к ближайшей поленнице.
Через несколько минут на поляне сделалось светло как днем. Самолет приближался к месту посадки. Звук его двигателей становился все мощнее и громче. Партизаны, затаив дыхание, всматривались в звездное небо.
Машина, сделав круг, начала снижаться над верхушками деревьев. Погода стояла безветренная, и летчикам было легко справляться с управлением. Партизаны, радостно крича, бежали к ней.
Командир отряда отвел в сторону человека в комбинезоне летчика и сказал:
– Раненого доставили, как было приказано.
– Как он себя чувствует? – спросил тот заинтересованно.
– Едва живой.
– Перелет выдержит?
– Трудно сказать… Но и у нас, в наших условиях, он не жилец.
– Ладно, у меня врач на борту. Сказали, что посылают опытного.
– Ничего, этот парень крепкий, – заверил командир. – Мы его полумертвого в реке выловили, полуживого в отряд доставили. Вот уже неделю он между жизнью и смертью, но помирать, видать, не торопится.
– Вы его раньше видели? – неожиданно поинтересовался человек в комбинезоне.
– Конечно. С ним было еще двое Их к нам перебросили с Большой земли для выполнения какого-то очень важного задания.
– Цель задания знаете?
– Приказано было только сопроводить их группу к поселку Большой Ручей.
– Как зовут раненого?
– Охотник.
– Псевдоним?
– Так точно.
– А о тех, кто с ним прибыл и ушел на задание, какие-нибудь сведения есть?
– Нет, о них ничего не известно. Да и у этого невозможно было спросить. Сами посмотрите, какой он…
Как только разгрузка закончилась, Охотника занесли в самолет и уложили на специально приготовленное ложе. Самолет запустил двигатель, развернулся на поляне, разогнался и взмыл в ночное небо.
* * *Раненый оставался без сознания. Лицо и губы словно мраморные, на лбу холодные капли пота, дыхание еле ощутимо.
– Положение очень серьезное, товарищ полковник, – сообщил врач, осмотрев его и ощупав.
Горовой тоже осмотрел раненого, как будто не поверил словам врача. Забинтованная голова, глаза закрыты, на скулах ссадины. Узнать Степана Калачева было нелегко.
– Его можно привести в чувство, чтобы задать несколько вопросов? – спросил полковник, не отводя тревожного взгляда.
– Даже не думайте! – возразил врач категорично. – Его жизнь, скажу прямо, едва держится на волоске. Мне придется очень постараться, чтобы он не помер за время полета.
– Что ж старайся, только не переборщи, – вздохнул Горовой. – Учти, за его жизнь головой отвечаешь, так что…
Он посмотрел на часы. До линии фронта лететь приблизительно четверть часа.
Ничего не предвещало беды, и вдруг самолет вздрогнул, словно натолкнулся в воздухе на какую-то невидимую преграду. Очевидно, машину заметили с земли и открыли по ней огонь из зениток – она подпрыгнула и заскрипела, явно собираясь рассыпаться на куски прямо в воздухе.
Затем последовал еще более мощный удар, после чего погасло освещение на борту, заглохли оба мотора, и самолет стал стремительно терять высоту.
– Растудыт твою мать! – в сердцах выругался полковник.
Включив большой бортовой фонарь, он поспешил в кабину летчика. Тот, едва не выпадая из кресла, пытался выровнять подбитую машину.
– Тарас, как наши дела? – спросил Горовой, едва держась на ногах.
– Хреново, товарищ полковник! – крикнул летчик. – Второй пилот мертв, а я… Держитесь покрепче, попробуем приземлиться в поле!
Дальше все произошло стремительно. Самолет коснулся колесами шасси поверхности земли и помчался как сумасшедший. Когда оторвалось шасси, он продолжал еще нестись вперед на брюхе, сравнивая, будто утюгом, все, попадающееся на пути. Полковника, врача и раненого разбросало по салону, как игрушки.
Выбираясь из-под обломков, Горовой крикнул:
– Военврач Миронов, ты жив?
– Жив я, товарищ полковник, – отозвался тот откуда-то из темноты.
– А раненый? Раненый Калачев жив?
– Сейчас посмотрю, товарищ полковник. Он рядом, точнее, на мне лежит!
Горовой, пробираясь через препятствия, снова прошел в кабину пилотов. Летчик сидел в кресле, его руки лежали на штурвале, а голова свесилась на бок. Полковник приподнял ему голову.
– Мы перелетели через линию фронта, Дмитрий Андреевич, – прошептал летчик. – Здесь недалеко поселок. Чуток не долетели. Держитесь на восток. Я… я…
Он потерял сознание. Долго раздумывать не имелось времени, и потому Горовой принял решение сразу.
– Миронов? – крикнул он, повернув голову в направлении салона.
– Тут я, Дмитрий Андреевич.
– Калачев как?
– Не поверите, но и он пока жив, чертяка!
Не теряя ни минуты, полковник вытащил из-за штурвала раненого летчика и вынес на руках из салона. Затем он помог Миронову вытащить из самолета Калачева.
– Что теперь делать будем, товарищ полковник? – спросил военврач растерянно.
– Ныряй обратно, отыщи носилки, – сказал Горовой. – Только поспеши, а то машина взорваться может!
Миронов быстро нашел носилки и сбросил их из самолета на землю. К ним привязали раненых, чтобы не выпали по дороге, после чего Горовой выбрал те, что со Степаном, а со стороны его головы прикрепил к ручкам носилок ремень.
– Это волокуша, – объяснил он военврачу. – Будет тяжело волочь её по земле, но ничего не поделаешь. Бросить ребят мы не можем.
Хуже всего была неопределенность, в каком направлении двигаться. Решили придерживаться совета летчика и идти на восток.
Через пару километров они выбились из сил, таща за собой носилки с ранеными, как лошади на поле тянут плуги и бороны. Отдыхать приходилось все чаще и чаще, но силы их убывали.
Прошли еще несколько километров, и наконец где-то впереди, среди деревьев замелькали огоньки…
* * *После того как госпиталь посетил генерал Бобылев и наградил Степана орденом, Калачев для всех стал и вовсе каким-то необычным, загадочным.
После «командировки» за линию фронта и лечения он изменился во всем. Выражение глаз стало холодным, лицо сосредоточенным и чрезмерно спокойным. Походка после травмы позвоночника тоже изменилась: опираясь на трость, Степан шагал осторожно и неуверенно.
