Густав Эмар - Приключения Мишеля Гартмана. Часть 2
В нем оказались золото, бумаги и пачки банковых билетов.
— Этот человек сущая золотая бочка, — прошептала она, — при нем более чем на два миллиона ценностей. Где он наворовал это? Какая страшная пиявка!
Говоря, таким образом, она развертывала бумаги и пробегала их глазами. Теперь поиски ее продолжались недолго и увенчались полным успехом. Она отобрала четыре бумаги и спрятала их за лиф с невыразимой радостью; надо полагать, что они имели для нее важное значение.
— Хитер этот молодец, как он ни мужиковат, — бормотала она, — искусно были спрятаны бумаги, никто не угадал бы тайника, не сделав того же, что я сделала. Теперь он в моих руках, что бы ни было. Не мне уж опасаться его, а ему меня.
Баронесса уложила банковые билеты и бумаги в прежнем порядке, потом заперла замок и ключик положила в бумажник.
— Ну, вот и все! — вскричала она. — Погаси свечи, малютка, и вернемся к нему скорее довершить начатое так успешно.
Они вышли из комнаты и направились к той, где находился банкир.
Он спал все таким же мертвым сном.
— Вот спит-то! — шепотом сказала девушка, ставя канделябр на место, где взяла его, между тем как баронесса опускала бумажник в карман пальто. — Какую же тягость он почувствует после такого крепкого сна, когда, наконец, проснется.
— Молчи, болтунья, — остановила баронесса, — и помогай мне, мы оставались здесь уж чересчур долго.
Молодая девушка немедленно исполнила приказание.
Пятью минутами позднее банкир уже лежал опять в поясе, не ведая ничего.
Тогда баронесса вышла из комнаты с своей камеристкой, но величайшее затруднение состояло в том, чтобы опять припереть дверь палкою изнутри. Благодаря стараниям и терпению, однако, это удалось так, что, не будучи колдуном, Жейеру при пробуждении никак нельзя бы угадать, что происходило во время его сна.
К тому же он ведь был под дружеским кровом и полагал, что ему опасаться нечего, даже бумажник оставил в кармане пальто, разумеется, он не подозревал измены.
Баронесса счастливо вернулась к себе, не замеченная слугами, любопытства которых имела основание опасаться, хотя на верность их рассчитывать могла вполне. Что касалось Лилии, то она уверена была в ее преданности и знала, что с этой стороны ей бояться нечего.
Первою заботой баронессы при возвращении в свою комнату было так спрятать драгоценные бумаги, которыми она успела овладеть, чтобы никто отыскать их не мог.
Исполнив же это, она села у камелька согреться, так как страшно озябла.
Она заставила пробить свои часы с репетицией — оказалось половина шестого; поиски ее длились более двух часов.
— Малютка, — обратилась она к Лилии, — когда ты сложишь постель и уберешь немного комнату, займись завтраком.
— Вы сегодня уедете из этой деревни, крестная?
— Разумеется, дитя, уж не жаль ли тебе с нею расстаться?
— О, нет!
— Так поторопись приготовить нам завтрак, я хочу выехать рано. Скажи людям, чтобы все укладывали, однако мне прежде надо одеться. Ступай, крошка.
Молодая девушка вышла, а баронесса занялась своим туалетом с тщанием, которое дамы всегда прилагают к этому важному делу, если есть мужчина налицо, хотя бы они ни малейшего не имели желания нравиться ему.
Кончив одеваться, баронесса позвонила. Был уже восьмой час. Явился слуга.
— Проснулся господин Липман? — спросила она.
— Он еще не звал меня, баронесса.
— Унесите эту кровать и все, что более не понадобится, мы отправимся тотчас после завтрака.
Слуга принялся с обычным проворством и безмолвием выносить из комнаты все, что не было в строгом смысле необходимо, как приказала ему баронесса, потом он подложил дров в камин, накрыл стол для завтрака и, так как начинало светать, снял с окон пледы.
Между тем баронесса углубилась в свои мысли.
Но в это утро они казались гораздо менее печальны, чем накануне, порой даже улыбка загадочного выражения раскрывала ее очаровательные губки.
Когда слуга все вынес и уложил, он вернулся опять.
— В котором часу прикажете подавать завтрак? — спросил он.
— Завтрак готов?
— Точно так.
— Погода, какова?
— Холодно, но ясно.
— Кстати, проснулся господин Липман?
— Нет, кажется, баронесса.
— Странно! Который же час? — прибавила она, взглянув на свои часы, настоящее образцовое произведение Жанисэ. — Около девяти, и он все еще спит. Пойдите разбудите его от моего имени, и чтобы он поторопился, скажите, что я жду его, чтоб сесть за стол; завтрак вы подадите, только когда он сойдет. Ступайте.
Юлиус вышел.
— Вот крепкий-то сон! Мне сдается, что шальная Лилия всыпала чересчур сильную дозу, — с плутовскою улыбкой пробормотала про себя баронесса, оставшись одна.
Около получаса прошло, а Жейер все не появлялся.
Баронесса начинала тревожиться не на шутку и хотела уже позвонить, чтоб осведомиться о нем, когда он, наконец, явился.
Банкир, бледный, с расстроенным видом и черными кругами около глаз, как будто не совсем проснулся и с трудом скрывал ежеминутную зевоту.
— Идите же, наконец, любезный господин Жейер, — сказала баронесса, смеясь и подавая ему руку, которую банкир почтительно поцеловал, — какой вы отчаянный соня! Мы тут все на ногах с шести часов утра, а вы спите себе как сурок, ни о чем, не заботясь, хотя уверяли меня, что очень торопитесь продолжать путь. Садитесь-ка против меня, мы сейчас примемся за завтрак, дабы скорее выехать.
— Вы крайне любезны, баронесса, — ответил банкир, садясь на место, которое указала ему хозяйка, — признаться, я не понимаю, что со мною происходит. Вообще я не сонлив от природы; и зимой и летом я встаю в четыре часа утра и в пять сижу уже за делом. Представьте же себе, что вчера, когда я расстался с вами, меня неодолимо стало клонить ко сну. Едва я успел лечь, как заснул, и, не разбуди меня ваш лакей, я думаю, прости Господи, что спал бы до сих пор. Всего удивительнее, что этот продолжительный, этот мертвый сон не только не подкрепил, но еще, напротив, страшно утомил меня. Я совсем разбит.
— Я нахожу это вполне естественным после приключения с вами вчера, любезный господин Жейер. Оно сказалось на вас, вот и все. Это нездоровье пустое и скоро пройдет. Будьте покойны, после завтрака вы совсем оправитесь.
— Да услышит вас Бог, баронесса! Признаться, я чувствую себя очень нехорошо.
— Все пустое, говорю вам, — и она сказала по-немецки, так как разговор ее с банкиром происходил на английском языке: — Подавайте, Юлиус.
Принялись за завтрак, он был отличный и вкусно приготовлен.
Предсказание баронессы оправдалось: недуг Жейера вскоре прошел от подвигов его исполинского аппетита, несколько стаканов доброго вина довершили излечение. Он перевел дух как тюлень.
