Синтия Хэррод-Иглз - Чернильный орешек
Руперт решил сохранить за собой инициативу, и прежде чем неприятель смог сделать хотя бы шаг, трубы пропели сигнал к наступлению. Они держались в плотном строю, резво спускаясь по легкому склону. За кустами справа от них противник разместил снайперов, но принц и Мориц, скакавший рядом с ним, вели их вплотную к этим кустам, чтобы до предела сократить врагу поле огня, и никаких потерь вообще не было. А когда они добрались до открытого места, трубы сыграли сигнал «галопом». Гамиль, понимая, что его солдаты смотрят на него, поднял саблю и со всей своей былой свирепостью прокричал боевой клич, но впечатление у него при этом было таким, словно он слышит себя как бы со стороны и откуда-то с недалекого расстояния наблюдает за собой. Светлячок понесся галопом, вытягивая шею, взволнованный тем, что другие кони мчатся рядом с ним, а кавалерия неприятеля тяжело несется им навстречу.
Они сошлись, врубились друг в друга, поднапряглись и прорвались насквозь. Ряды вражеской кавалерии смялись, дрогнули, а потом развернулись и обратились в бегство, а королевская конница, ревя в торжествующем кличе, преследовала их по пятам. Поначалу противник держался кучно, как всегда делают беглецы, но постепенно они начали рассеиваться, рассыпаться друг от друга, и на этой стадии преследование стало бессмысленным. Офицеры, осадив лошадей, пытались остановить и согнать вместе своих солдат. А те уже добрались до обоза неприятеля, но, как ни странно, погонщики при их приближении не удрали, как обычно. Повозки были стянуты в тесное каре, а возницы сидели внутри этой импровизированной баррикады, и большинство из них оказались вооруженными мушкетами, пистолетами или копьями.
Разграбление обоза было одной из неписаных привилегий кавалеристов, и конница Руперта, прорвав ряды неприятеля, была не прочь предъявить на него свои права, несмотря на злобное комариное подвывание пролетавших мимо их ушей пуль. Гамиль и другие офицеры, кружа вдоль топчущихся у обоза лошадей, пытались восстановить порядок.
– Оставьте это, ребята! – кричал Гамиль. – Еще будет время, когда мы побьем остальных. Ну давайте же, болваны, бросьте это. Вы что, не видите: у них же мушкеты! А ну, все в строй! Да бросьте же, я вам говорю!
Да, надо делать работу, которую положено делать, надо говорить слова, которые положено говорить. Исполнение обязанностей командира вытесняло чувство одиночества, и Гамиль снова ощутил, что наблюдает за собой со стороны. После Марстона, после Кита он бросался во все драки, которые у них случались, ища смерти так, как можно стремиться только в объятия любимой, однако смерть с презрением отказывала ему во взаимности. И вот теперь, в этом успокоенном, апатичном состоянии духа, он просто делал то, что должен был делать, по старой привычке… ну, что же еще надо сделать? На краю этой топчущейся на месте группы он видел Руперта, восседавшего, подобно скале, на своем новом коне, огромном черном Буяне. В красном плаще, с длинными шелковистыми волосами, принц представлял собой своего рода сборный пункт, к которому они могли сгонять солдат, подобно егерям, сгоняющим вместе свору гончих псов. Гамиль от души ударил плашмя своей саблей одного болвана, который в безумной жадности вопил на возниц обоза, и ругань этого вояки оборвалась в самом разгаре его же визгливым тявканьем, да-да, в точности как собака, которой отдавили лапу. Через головы солдат Гамиль перехватил внимательный взгляд Денни, и они ухмыльнулись друг другу.
Ну, а этой мушкетной пули Гамиль не услышал и не почувствовал. Она ударила его сбоку по голове, чуть-чуть повыше уха, когда он повернул Светлячка и хотел отъехать. Он боком опрокинулся с седла. Светлячок прошел еще несколько шагов, а потом в недоумении остановился, ожидая указаний хозяина. Поводья его волочились по земле. И Гамиль тоже лежал на земле, лицом вниз, его темные кудри рассыпались из-под шляпы. Загорелая рука подергалась, словно пыльцы пытались уцепиться за землю, а потом расслабилась и замерла.
К часу дня битва была безвозвратно проиграна, и король покинул поле сражения, бежав вместе с остатками своей армии в сторону Лестера и оставив на поле Нэзби, вероятно, с тысячу убитых. Неприятель преследовал их почти до самого города, захватив обоз королевской армии. И в отместку за резню, учиненную в Лестере, они перерезали всех женщин и солдатских жен, всего несколько сотен, – всех, кого только нашли при обозе. Некоторые из них были благородного происхождения: Саймондс был не единственным офицером, жена которого ехала за ним следом.
Глава 20
Саймондс и Анна остановились в Понтефракте, и именно там их нагнала весть о битве при Нэзби. После сражения Руперт и Мориц направились на запад, к Бристолю, и некоторые из кавалеристов-северян, отказавшись последовать за ними, потихоньку разбежались по домам. Эти люди и сообщили о гибели капитана Гамильтона, о захвате обоза и о резне. Саймондс побледнел при мысли о том, что могло бы случиться с Анной, но сама она осталась спокойна.
– Этого же не случилось и не могло случиться. Подобные вещи не происходят случайно: Господь повелевает всем, даже полетом воробья. И это Он ниспослал тебе твои раны, чтобы мы смогли вернуться домой: ведь окажись они легче, ты бы не захотел уехать, а будь они тяжелее, ты, возможно, просто был бы не в состоянии уехать. – Саймондса, однако, это не утешило, и Анна печально улыбнулась мужу. – Бог мой, как бы я не хотела, чтобы мои взгляды на жизнь были подобны твоим: я не считаю, что мир – это хаос и что все в нем происходит случайно! – промолвила она.
Они решили продолжить свой путь и не задерживаться на отдых в Понтефракте, ибо после поражения при Нэзби Понтефракт, недавно отвоеванный у парламента северной конницей Лэнгдейла, по всей вероятности, был обречен снова пасть.
– Мы должны ехать в Йорк, – сказала Анна. – Нам надо рассказать Хиро о ее брате и попросить благословения у моего отца.
– А примет ли нас твой отец? – неуверенно спросил Саймондс.
– Не знаю, но попытаться мы должны. Мне очень хотелось бы снова увидеть свою матушку Анна настолько сомневалась в приеме, который ей окажут дома, что сначала решила заехать в Шоуз и оттуда отправить домой записку. Они прибыли туда вскоре после полудня в один из первых дней августа, и там их встретили не только Хиро, Руфь, маленький Кит и Аннунсиата, но и Мэри-Эстер, навестившая их вместе с Ральфом и Эдуардом. Последовало радостное воссоединение матери и дочери, которое не могла омрачить незримо царившая вокруг печаль. Лия плакала навзрыд, пытаясь дотянуться до Анны сквозь лес обнимавших ее рук. И даже Эдуард с Ральфом взирали на свою сестру с возросшим уважением, узнав, что она была рядом со сражением. Ну, а потом они перенесли свое внимание на Саймондса и потребовали дать им полный отчет о том, как его ранило.
