Джордж Макдоналд Фрейзер - Флэшмен в Большой игре
— Да где же, наконец, нелегкая носит нашего капитана? — проворчал один из них. — Готов поклясться, что он все еще в столовой. Боже, ну и обжора! Я бы и сам теперь хотел пожевать чего-нибудь и завалиться на койку. Неужели мы не могли разорвать этих чертовых панди после ужина, а?
— А чего это вообще придумали стрелять в них из пушек? — поинтересовался один из молодых канониров, еще не загоревший на индийском солнце. — Разве нельзя было повесить этих бедняг или расстрелять — все было бы дешевле.
— Ничего себе, бедняги, клянусь моей задницей! — рявкнул первый. — Да ты знаешь, что они натворили, эти подонки? Ты же был в Дели и должен был видеть, как они пускали кровь женщинам и детям — резали их на куски и живьем вытягивали кишки. Разорвать пушкой — для таких в самый раз.
— Это все равно не так жестоко, как вешать, — заметил третий, — они даже ничего и не почувствуют. — Он подошел к пушке и, к моему ужасу, похлопал меня по голове. — Так что не грусти, Самбо, скоро ты уже помрешь. О, да что это с ним, Берт, ты видишь?
Я лихорадочно задергался в путах, почти теряя сознание от нестерпимой боли в левой руке, из глубокой раны сочилась кровь, резко мотая головой из стороны в сторону и пытаясь выплюнуть этот жуткий кляп, едва не разрываясь изнутри от попытки издать хоть какой-нибудь звук, который мог бы дать понять им, какую страшную ошибку они совершают. Канонир стоял, тупо ухмыляясь. Подошел Берт, выколачивая о пушку свою трубку.
— Что с ним? И ты еще спрашиваешь, дурень? Да он просто не хочет, чтобы его потроха долетели отсюда до самой Калькутты — вот что происходит! Черт возьми — только глянь на него! Этого малого сейчас просто удар хватит!
— Забавно, не правда ли? — проговорил первый. — Посмотрите на остальных — ждут себе и никто даже не заскулил, будто им все равно. Трогательно, а?
— Это все их религия, — важно проговорил Берт, — они думают, что отправятся на небеса, а там на каждого выдадут по полудюжине девок, которых они и будут тискать до самого Судного дня. Факт!
— Да ладно тебе! Не такими уж и довольными они выглядят, посмотри-ка?
Они отвернулись, а я почти растянулся на пушке, полузадохнувшись, в то время как сердце мое готово было разорваться от страха и жалости к себе. Одно только слово — вот все, что мне было нужно — Боже, если бы мне только удалось освободить руку, хотя бы один-единственный палец! Кровь из моей раненой руки стекала на пушку, почти мгновенно запекаясь на раскаленном солнцем металле — если бы мне удалось нацарапать на ней хоть какое-то сообщение — или хоть несколько слов — их могли бы увидеть и понять! Я должен — должен хоть что-нибудь сделать. Думай, думай, думай! — кричал я про себя, борясь с накатывающим безумием, изо всех сил пытаясь освободить свою правую кисть и чуть не сворачивая шею в тщетной попытке избавиться от кляпа. Мой рот был забит тошнотворной тряпкой, вкусом которой, казалось, проникал все дальше и дальше в желудок, сводя меня с ума. Боже — но если они подумают, что я задыхаюсь — может, они вытащат этот чертов кляп хотя бы на секунду?.. а это все, что мне нужно — о, Боже, пожалуйста, молю тебя — дай им сделать это! Я не могу умереть вот так, как вонючий черномазый мятежник — после всего, что мне довелось вынести. Только не такой жестокой, ужасной, бессмысленной смертью…
— Убрать трубки, стройся — офицер идет, — крикнул один из солдат, и все они поспешно вскочили на ноги, поправляя свои кепи и застегивая рубахи, поскольку два офицера действительно приближались со стороны палаток, стоящих в нескольких сотнях ярдов.
Я дико уставился на них, словно надеясь этим привлечь внимание. Мое правое запястье было уже ободрано и кровоточило, но веревка по-прежнему сжимала его туго, как стальные оковы, и я мог лишь скрести пальцами горячий металл ствола. Я плакал, не сознавая этого, в голове все плыло — но нет, я не должен терять сознания! Только — думать и думать, не падать в обморок и не сходить с ума! Никому еще не удавалось прижать Флэши — ты всегда находил возможность как-нибудь улизнуть…
— Все готово, сержант? — идущий чуть впереди офицер окинул взглядом линию пушек и мои глаза чуть не вылезли из орбит, когда я вдруг узнал в нем Клема Хенниджа — Красавчик Клем из Восьмого гусарского, с которым я скакал в атаке под Балаклавой. Он стоял всего в пяти ярдах от меня, кивая сержанту и коротко поглядывая по сторонам, а у него за спиной явно свежеиспеченный лейтенант, выпучив глаза, таращился на нас — жертв, привязанных к пушкам. Юноша был бледен и, судя по виду, его вот-вот могло стошнить. Клянусь небом — и не его одного!
Лейтенанта передернуло и я услышал, как он шепнул Хенниджу:
— Иисусе! Полагаю, что об этом я не буду писать своей матери!
— Чудовищное дело, — согласился Хеннидж, похлопывая хлыстом по ладони. — Но что делать — таков приказ. Очень хорошо, сержант — если вы не против, мы рванем их всех разом. Все пушки заряжены как следует? Ну, что ж, отлично.
— Да, сэр! Прошу прощения, сэр, но согласно действующему приказу мы должны рвать их одного за другим, сэр. По крайней мере, так мы делали при Калпи, сэр!
— Боже правый! — воскликнул было Хеннидж, но овладел собой. — Я был бы весьма обязан вам, сержант, если бы на этот раз все пушки выстрелили залпом!
И, расстроенно качая головой, он что-то пробормотал лейтенанту.
Двое солдат подскочили к моей пушке, и один из них извлек из кармана спички. Он нервно оглянулся и крикнул:
— Сержант! Здесь нет ни замка, ни вытяжного шнура, сэр! Посмотрите, сэр, это одна из пушек, что мы взяли у черномазых — они стреляют только от фитиля, сэр!
— Что там? — крикнул Хеннидж, подходя ближе. — О, я вижу. Ну ладно, значит по сигналу подожжете фитиль и… Боже правый, да что с этим малым?
Я как раз предпринял последнюю отчаянную попытку освободиться, дергаясь как сумасшедший, метаясь как только мне позволяли на это туго затянутые веревки, мотая головой из стороны в сторону, так что перед глазами у меня все плыло от боли в раненой руке. Хеннидж вместе с молодым лейтенантом уставились на меня — лицо юнца позеленело.
— Он ведет себя так с тех самых пор, как его привязали, сэр, — сказал один из канониров, — все время стонет, так что пришлось забить ему кляп, сэр.
Хеннидж судорожно сглотнул, а затем коротко кивнул и отвернулся, но лейтенант, похоже, был слишком заворожен ужасным зрелищем, так как он все не мог оторвать от меня глаз.
— Готовьсь! — проревел сержант. — Зажигай этот фитиль, Берт, — добавил солдат, стоящий у моей пушки.
Словно сквозь красную дымку, я увидел как блеснул и тут же погас огонек спички. Берт ругнулся, чиркнул второй и приложил ее к фитилю. Еще мгновение — фитиль вспыхнул и канониры попятились.
