Уильям Гаррисон Эйнсворт - Заговор королевы
– Нет, монсеньор, – печально ответил Руджиери, – ее мучения еще не кончились. Позволите вы мне, пока она без чувств, перенести ее в монастырь Святого Элуа?
– Я в затруднении, я не знаю, как мне лучше поступить, – отвечал шотландец, широко шагая взад и вперед по комнате. – Козьма Руджиери, – продолжал он, вдруг остановившись перед астрологом. – Как отца я тебя жалею. Но твоя жизнь, по твоему собственному признанию, была бесконечной цепью измен. Ни с Богом, ни с людьми, ни с врагами, ни с друзьями ты не был прям и честен. Я не могу доверять тебе.
– Монсеньор, – отвечал Руджиери, – я не заслуживаю ваших упреков. Клянусь моей душой, не заслуживаю! Исполните мою просьбу – и вы найдете меня послушным и готовым во всем служить вам, откажете мне – и пытка не вырвет у меня ни одного слова.
Кричтон пристально взглянул на астролога.
– Хорошо, – сказал он, – ты пойдешь, но не один. Тебя будет сопровождать человек, на верность которого я могу положиться.
– Как вам будет угодно, монсеньор, – отвечал Руджиери. – Я и не помышляю о бегстве.
– Не выходи отсюда, пока я не возвращусь, – продолжал шотландец, – если ты дорожишь своей жизнью и безопасностью своей дочери.
Астролог отвечал утвердительно, и Кричтон готов был выйти, когда был остановлен криком Джиневры.
– Не покидайте меня! О! Не покидайте меня! – вскричала в отчаянии молодая девушка. – Вы обещали не оставлять меня.
– И я сдержу слово, – отвечал шотландец, возвращаясь. – Я ухожу только на минуту и оставляю вас человеку, который будет вам надежной защитой, – вашему отцу.
– Его-то я и должна более всего бояться! – вскричала Джиневра, вырываясь из объятий астролога и бросаясь к ногам Кричтона. – Если бы не он, я не была бы теперь опозоренным навеки существом. Без него я не была бы совершенно недостойна вашей любви, без него я могла бы умереть, повторяя ваше имя, без него… О! Сеньор, вы его не знаете! Его сердце развращено, он сговорился с этим презренным Винченцо, чтобы погубить меня! Спасите меня! Спасите меня от него!
– Джиневра, – сказал шотландец, нежно ее поднимая, – ваш ум смущен страданиями. Гонзаго мой пленник. Он не может вам более повредить.
– Увы! – вздохнула Джиневра, отворачивая лицо от шотландца, – даже он будет теперь презирать меня.
– Его кровь смоет нанесенное тебе оскорбление, – сказал Руджиери твердым голосом. – Рука, которую ты отталкиваешь, отомстит за тебя!
– Поклянись же! – вдруг вскричала Джиневра, обращаясь к нему.
– Клянусь! – торжественно отвечал астролог.
– Памятью моей матери?
– Памятью твоей матери! Клянусь положить все свои силы на его погибель, – отвечал Руджиери.
– Я умру довольная! – вскричала Джиневра, со слезами бросаясь на грудь Руджиери. – Отец, прости меня так, как я тебя прощаю!
– Дитя мое! – прошептал Руджиери, прижимая ее к сердцу. – О! Если бы душа твоей матери могла видеть нас сверху, я чувствую, что она не отказала бы мне в прощении.
– Сеньор Кричтон, – сказала Джиневра, освобождаясь из объятий отца и робко опуская глаза, – я хотела бы также получить ваше прощение.
– Прощение? В чем, Джиневра?
– В том, что я осмелилась вас любить.
– Скорее я должен просить у вас прощения в том, что внушил вам, сам того не зная, страсть, которая была для вас роковой.
– Вы меня жалеете?
– От всей души.
– Тогда я умру счастливой! – вскричала Джиневра. С этими словами она схватила кинжал шотландца и погрузила бы его в свою грудь, если бы ее рука не была удержана отцом.
– Так это-то твоя любовь? – печально произнесла девушка, выпуская из рук кинжал. – Хорошо, – прибавила она горько, – я буду жить, но это будет только во имя большого горя, большого позора!
– Ты найдешь убежище в стенах монастыря.
– Никогда!
Едва успела она произнести эти слова, как в галерее послышались поспешные шаги и в комнату вбежал Блунт.
– Нам изменили! – вскричал он. – Принц на свободе. Стража сложила оружие, повинуясь приказанию королевы.
– Гонзаго на свободе! Приказы короля отвергнуты, а я здесь! – вскричал с гневом Кричтон, обнажая шпагу. – Руджиери, охраняй свою дочь.
– Всякое сопротивление напрасно, – сказал Блунт. – Иначе я не вернулся бы с пустыми руками. Замок наполнен людьми герцога Неверского.
– А!
– Готов конвой, чтобы сопровождать принца по дороге в Мантую. Он уже сел в носилки.
– Проклятие! Но он не уйдет от меня, – вскричал Кричтон, – даже его собственные люди не осмелятся противиться приказам короля.
– Вы ошибаетесь, шевалье Кричтон, – сказал Андреини, появляясь вдруг на пороге комнаты, – имея приказ королевы, они осмелятся на все. Именем моего господина, принца Винченцо, я требую, чтобы мне выдали эту девушку.
– Прочь! – отвечал Кричтон в бешенстве.
– Солдаты! Сюда! – вскричал Андреини.
В ту же минуту выход из комнаты был загражден группой солдат и концы дюжины алебард были направлены в грудь Кричтона.
– А! Святой Андрей! – яростно вскричал шотландец. – Приказываю вам именем короля сложить оружие под страхом обвинения в измене!
– Во имя королевы, стойте твердо! – отвечал Андреини.
При помощи Блунта Кричтон хотел было уже проложить себе дорогу шпагой, как вдруг его остановил крик Руджиери.
С появлением Андреини к Джиневре вернулись все ее ужасы, и она, вырвавшись из рук отца, бросилась на алебарды, желая избавиться от жизни, становившейся для нее тяжелым бременем.
Но, избежав воображаемой опасности, несчастная бросилась навстречу действительной гибели. В ту минуту, когда она кинулась на смертоносные алебарды, Андреини поспешно схватил ее и с торжествующим смехом унес сквозь расступившиеся ряды солдат.
– Задержите его, пока я дойду до принца, – крикнул он солдатам, – а потом пусть он, если захочет, едет по дороге в Мантую.
– На помощь! – вскричал Кричтон, заставляя солдат отступить перед силой своего напора.
– Все напрасно, монсеньор, – сказал ему Руджиери, – я потеряю мое дитя. Но возмездие не уйдет от них. В Лувр! В Лувр!
ТЮРЬМА
Некогда в Лувре было несколько подземных темниц, в которых содержались государственные преступники. В одну из них и был брошен Флоран Кретьен. Лишенный утешения, которое он находил в дни бедствий в целительном бальзаме Священного писания, старик проводил последние дни своей земной жизни в горячей молитве.
Уже близилось время, назначенное для казни, когда вдруг отворилась дверь и тюремщик ввел в келью женщину в маске и тотчас же молча вышел.
– Это вы, дочь моя? – спросил Кретьен, увидев, что вошедшая остается безмолвной и неподвижной.
