Николай Харин - Снова три мушкетера
— Камилла, — заявил он, когда девушка пригласила его войти. — Пора собираться в дорогу.
Сердце Камиллы учащенно забилось, и она обрадованно всплеснула руками.
— Вы решили это окончательно, сударь?!
— Бесповоротно.
— Но мне показалось, что вы опять много пили сегодня?
— Это лишь подкрепило меня в моем намерении.
— Но как же быть с приказанием кардинала?!
— К черту кардинала и его приказы!
— Куда же мы поедем на этот раз?
— В Париж!
При этих словах своего бывшего опекуна Камилла не удержалась от радостного возгласа, который показался мессиру Гитону громче первого.
— Да-да, мы поедем в Париж. В этот человеческий муравейник, где легче всего скрыться от глаз вездесущего министра. Я ведь не Бэкингем, в конце концов, чтобы уделять мне повышенное внимание. Мы будем под самым его носом, но сначала заметем следы.
— Сударь, за весь этот год я не слышала от вас более разумных и приятных слов.
— А я — более непочтительных, сударыня. Итак, собирайтесь в дорогу.
Они расстались, вполне довольные друг другом.
Камилла никогда не видела Парижа, она только слышала о нем от других. Она читала о нем в модных романах и грезила в своих снах. Однако в основе ее характера лежали совсем другие качества, нежели те, что были присущи большинству провинциалок ее возраста. Неженская энергия и решительность в сочетании с острым умом могли бы составить Камилле репутацию взбалмошной чудачки. Но, поскольку эти черты ее натуры уравновешивались природной добротой и своеобразной игривой нежностью, окружающие почти всегда находили ее привлекательной и милой.
Только отвергнутые поклонники имели на этот счет особое мнение. Они говорили, что Камилла — капризная гордячка и ветреница.
Проще говоря, Камилла де Бриссар без преувеличений была созданием очаровательным.
Мы уже говорили о том, что лейтенант мушкетеров произвел на нее сильное впечатление. В то же время ее интерес к д'Артаньяну во многом был вызван самим решительным поступком девушки. Гасконец, сам того не зная, предоставил ей возможность совершить нечто. Стать организатором и главной исполнительницей романтического побега заключенного — приключения, щекочущего нервы и самолюбие.
Камилла де Бриссар в роли отважной спасительницы красивого и храброго пленника! Девушка не отдавала себе в этом отчета, но в ее чувстве к д'Артаньяну содержалась немалая доля благодарности, которую испытывает ловкий наездник, красующийся на горячем скакуне, к этому самому скакуну именно за то, что он предоставляет ему такую прекрасную возможность покрасоваться и продемонстрировать искусство верховой езды перед многочисленными зрителями.
Камилла была этим всадником, д'Артаньян — конем.
Отъезд в Париж означал не только избавление от угрозы заболеть страшной болезнью. Он означал новую жизнь, новые впечатления и очень вероятную встречу с д'Артаньяном.
Мессир Гитон обставил свой отъезд из Клермон-Феррана с подобающей тщательностью. Доктор Рудольфи обронил в разговоре с двумя-тремя своими коллегами, что его состоятельный работодатель и пациент, к большому сожалению, видимо, долго не протянет, так как у него обнаружены все признаки начинающейся чумы.
Дом покинули глухой ночью, колеса кареты и копыта лошадей были обернуты мягким войлоком. За городом карета остановилась, из нее вышли двое слуг: Антуан и кучер Пьер. Они вернулись в город, забили окна и двери дома досками и намалевали на дверях букву «Р». Затем они возвратились к тому месту, где их поджидала карета. Верный Антуан занял место в карете, кучер Пьер забрался на свое место, взял в руки вожжи… и карета покатила на север. В Париж.
Разгулявшаяся в Клермон-Ферране чума на этот раз оказалась сильнее кардинала. Никому в голову не пришло заниматься расследованием обстоятельств появления зловещей буквы на дверях трехэтажного дома на улице Гран-Гра.
Глава пятьдесят седьмая
В Париже
Камилла впервые совершала этот путь. Поначалу взору ее открывались довольно знакомые картины: длинный ряд холмов, усеянных дикими виноградниками, а вслед за ними потянулись пустые в это время года поля. Мельницы поскрипывали своими крыльями, медленно брели коровы, и монотонность ландшафта убаюкивала девушку. Она задремывала с улыбкой на лице.
Но с каждым днем, чем ближе подъезжали к Парижу, тем интереснее было то, что творилось вокруг. Суровое молчание гор, тишина и безлюдье равнин сменились торопливым движением, суматохой быстро снующих карет, обтянутых пестрыми шелковыми, а иногда и бархатными тканями. То справа, то слева появлялись кабачки с вычурными, зазывающими вывесками, на которых Камилла, высунувшись из окна, успевала рассмотреть изображения сирен, наяд, дриад, драконов и львов, трубадуров и королей. В теплый сезон зажиточные парижане любили поразвлечься тут — поиграть в кегли и выпить вина.
Но вот карета, приблизившись к столице, покатила вдоль Сены — этой самой знаменитой из рек, омывающей Древний город. Открылась величественная панорама множества домов, шпилей, церквей и колоколен. Дым из печных труб стлался над городом слоем рыжеватого тумана. Солнце уже клонилось к закату, и его багровый шар плавал в этом полупрозрачном мареве, из которого выплывали очертания домов, дворцов и церквей. Виднелась на другом берегу Сены башня Арсенала, монастырь Целестинских монахов и многое другое впервые увиденное и волнующе незнакомое.
Подъехав ближе к крепостным стенам Парижа, карета попала в беспорядочную толпу торговых повозок, дилижансов, почтовых карет и фургонов, также стремящихся въехать в столицу. В соответствии с королевскими эдиктами чиновники собирали городскую ввозную пошлину.
Когда карета миновала Сен-Бернарские ворота, девушку поразила громада Собора Богоматери с двумя четырехугольными башнями и тонким шпилем посередине. Колоколенки других церквей смиренно выглядывали из-за крыш. Их черные зубцы, словно нарисованные, резко выделялись на еще светлом небе.
Всадники, пешеходы, кареты и повозки с шумом и криком двигались во всех направлениях по набережной Сены.
Смеркалось, и один за другим зажигались огни. Они усеивали красными точками темнеющие фасады домов. Огни отражались в черном зеркале засыпающей Сены, дробясь и мерцая, плясали в темной воде диковинными красными рыбками.
Вскоре в полумраке обрисовались контуры церкви и монастыря Великих Августинцев, а на площади посреди Нового моста Камилла увидела в вечерних сумерках конную статую Генриха IV. Читатель помнит, что именно здесь, на Новом мосту, д'Артаньян нашел себе нового слугу по возвращении из Ла-Рошели.
