Степные кочевники, покорившие мир. Под властью Аттилы, Чингисхана, Тамерлана - Рене Груссе
В описаниях китайцами хунну мы видим те же характерные черты, которые затем встретим у их преемников – тюрок и монголов. «Они, – резюмирует Вегер[21], – низкорослы, коренасты, с большой круглой головой, широколицые, с выступающими скулами, с широкими ноздрями, довольно густыми усами, безбородые, если не считать пучка жестких волос на подбородке, уши длинные, проколотые, в мочке – кольцо. Голова обычно бритая, кроме пучка волос на макушке[22]. Брови густые, глаза миндалевидные, жгучий взгляд. Одеваются они в просторную одежду, спускающуюся ниже колен, с разрезом на боках, перетянутую поясом, концы которого свисают спереди. По причине холодного климата рукава плотно застегиваются на запястье. Короткая меховая накидка прикрывает плечи, а голову – меховой колпак. Обувь кожаная. Широкие штаны стянуты на лодыжках ремешком. Налучь (чехол для лука), подвешенный к поясу, висит спереди, у левого бедра. Колчан, также пристегнутый к поясу, свисает поперек поясницы, оперением стрел направо».
Как мы видели, многие детали этого костюма, в частности завязывающиеся на щиколотках штаны, являются общими у гуннов и скифов. То же самое можно сказать и относительно многих обрядов, например о погребальных человеческих жертвоприношениях: хунну, как и скифы, над могилой вождя убивали его жен и слуг, порой в количестве до сотни и даже тысячи у хунну. Геродот (IV, 65) рассказывает, что скифы распиливают череп врага на уровне бровей, обтягивают его кожей, оправляют золотом и используют как чашу. «Цзянь-ханьшу» («Официальная история династии Хань») свидетельствует о наличии того же обряда у хунну, например, шаньюй Лаошан пил из черепа царя народа юэчжи. Геродот (IV, 64) показывает нам скифов, которые в доказательство своей доблести должны приносить собственноручно отрезанные головы и вешать скальпы врагов на уздечку своего коня в качестве трофеев. У потомков хунну, народа тукю, в VI в. н. э. количество камней на погребальном кургане воина будет пропорционально числу убитых им за жизнь врагов. От индоевропейского кочевника исходит такой же запах крови, как и от кочевника тюрко-монгольского. Скиф смачивает в крови врага священную саблю, воткнутую в курган; он выпивает чашу крови первого убитого им врага. Хунну, чтобы освятить какой-либо договор, пьет кровь из чаши, сделанной из человеческого черепа. Оплакивая умершего, и скиф, и хунну царапают себе лицо, «чтобы кровь смешалась со слезами» и т. д.
Хунну, как и скифы, в основной своей массе кочевники. Табуны их лошадей, стада быков, баранов и верблюдов определяли ритм их жизни. Хунну перемещаются, кочуя со своим скотом в поисках воды и пастбищ. Питаются они исключительно мясом (черта, поразившая китайцев, чье меню было гораздо более вегетарианским), одеваются в кожу и спят на шкурах. Они живут в войлочных шатрах. Что же касается их религии, то это расплывчатый шаманизм на основе культа Тенгри, или Божественного Неба, и поклонения некоторым священным горам. Их верховный правитель, или шаньюй, собирал общий съезд по осени, «времени года, когда лошади разжирели», для пересчета мужчин и стад. Все китайские авторы описывают нам этих варваров как отпетых разбойников, которые внезапно появляются на границе культурных земель, грабят людей, забирая стада и богатства, а потом исчезают со своей добычей прежде, чем успевают подойти войска и дать им отпор[23]. Если их преследуют, их тактика заключается в том, чтобы заманить колонны китайской армии в пустыню Гоби или в степь, донимая тучами стрел и не давая при этом втянуть себя в ближний бой, а потом нанести решающий удар по совершенно деморализованному противнику, изнуренному голодом и жаждой. Эта тактика степных народов, придерживаться которой позволяла мобильность их конницы и меткость в стрельбе из лука, совершенно не изменялась со времен первых хунну до эпохи Чингисхана. Отметим, что она общая для всех народов конных лучников, будь то гунны на востоке или скифы на западе. Точно такую же, по свидетельству Геродота, скифы применили против Дария. Дарий сумел ее разгадать и повернуть назад прежде, чем это «отступление из России»[24] превратилось в катастрофу. А сколько китайских полководцев не проявят той же мудрости и будут перебиты в глубине Гоби, куда их завлекут систематические отступления гуннов!
Что же касается места языка хунну в тюрко-монгольской общности, некоторые авторы, такие как Куракики Ширатори, склонны считать его относящимся к монгольским языкам. Пельо, напротив, по некоторым лексическим образцам, сохраненным в китайской транскрипции, полагает, что речь скорее – во всяком случае, в целом и применительно к политической верхушке – идет о тюркоязычном народе.
Хунну имели очень специфическое искусство, представленное в первую очередь изготовленными из бронзы поясными пряжками, другими бляхами, аграфами и пуговицами, используемыми в защитном снаряжении и сбруе, содержащими стилизованные животные мотивы, или же бронзовыми наконечниками древков копий, в частности сделанными в форме фигурок лани. Это искусство часто именуется ордосским от названия монгольского племени ордосов, занимавшего с XVI в. до н. э. устье реки Хуанхэ, на севере Шэньси, в районе, где были сделаны особенно многочисленные находки. Впрочем, искусство, о котором идет речь, является лишь простым ответвлением стилизованного степного звериного стиля, несущего в себе, как мы убедились, влияние ассиро-иранцев и греков из Южной России, либо оригинальное, либо обедненное, но в обоих случаях достаточно упрощенное в Минусинске, а при попадании в Ордос и контакте с китайской эстетикой претерпевшее взаимное влияние степной эстетики на китайское искусство и китайской эстетики на ордосские бронзовые предметы. На пластинах с изображением дерущихся между собой лошадей, схваток лошадей или оленей с тиграми,
