Держава - Евгений Васильевич Шалашов
— Клятвы давать не стану, но можете поверить мне на слово. Как только ваш сын сможет выполнять обязанности императора, я тотчас же уступлю ему власть, — твердо пообещал я. Душой я в этот момент не кривил.
— Как вас на самом деле зовут? — спросила вдруг Ольга Николаевна.
Я призадумался, а потом честно сказал:
— Не знаю, какое имя вам и назвать. Но если скажу, что меня можно называть Александром — вы поверите?
— Поверю, — кивнула «матушка». Пристально посмотрев на меня, великая княгиня сказала: — Когда я впервые увидела вас, то почему-то увидела огонь, сквозь который вы идете. Правда, ваше лицо было совсем другим. Странно?
Я только пожал плечами. Как объяснить, да и нужно ли объяснять, что в том огне нет ничего странного? Что мое настоящее тело, оставшееся где-то там, непонятно где — не то во времени, не то в пространстве, и на самом деле сожрал огонь после взрыва? Но сказал — точнее, спросил, совсем другое:
— Ольга Николаевна, а у вас, случайно, нет ли отцовского дара?
— У меня, ваше величество, есть нечто невнятное, — усмехнулась дочь покойного императора. — Я бы и даром это не назвала. Иной раз мерещится нечто сумбурное, даже страшное.
— Например? — заинтересовался я.
— Как-то раз привиделась огромная комната, с низким потолком, без окон — не то подвал, не то подземелье, где мы сидим рядышком, всей семьей, а впереди нас стоят какие-то люди в военной форме, но без погон, с оружием в руках, а потом меня пронзила страшная боль. А потом привиделось, что мы лежим на мокром полу, в лужах крови, а сверху стоит бородатый человек со страшным лицом, что бьет меня штыком в живот. И снова страшная боль. Наверное, Кассандре виделось что-то подобное. Или нет?
Выходит, Ольге Николаевна привиделось то, что произошло с царской семьей в моей истории. Подвал в Ипатьевском доме, расстрел всех членов царской семьи, вместе со слугами и придворными. Действительно, странный дар предвидеть события, случившееся в другом пространстве. Такое никакой Кассандре не снилось. Несчастной пророчице из Трои виделись будущие события из ее реальности, а то, что девушке никто не верил, это уже другой вопрос.
— Нет, я не хочу таких видений, — помотала головой великая княгиня. — Каждый раз одно и тоже — боль и страх. Слава Богу, что такое случилось всего один раз.
— А вы у отца не интересовались? — осторожно спросил я. — Покойный государь-император считался пророком, возможно, он бы сумел вам что-то сказать или подсказать?
— А что он скажет? Вернее, — поправилась Ольга Николаевна, — уже и не скажет. А так, скорее всего, погладил бы меня по головке, да произнес — терпи, Олюшка, если тебе такое привиделось, значит это необходимо. Видения бывают и такие, которые не исполнились, но могли бы исполниться. У моего покойного батюшки только одно на уме было — государство, держава, да жизнь народа. А все мы, да и он сам, где-то потом, после надобностей военных да чиновников. Держава. Необходимость. О-сто-чер-те-ло! — проговорила по слогам великая княгиня, глядя куда-то вдаль.
Похоже, Ольге Николаевна давно хотелось выговориться. Не исключено, что она это делает первый раз в жизни. Обычные люди рассказывают о себе случайным знакомым, вываливая все подробности личной жизни на голову спутника где-нибудь в купе поезда. Я сам не раз слышал откровенные признания мужчин — дескать, жена изменяет, а что делать, не знаю? Мол, люблю ее, заразу такую! Или от женщин — муж негодяй, а деваться некуда. Оттого и делятся сокровенным с незнакомцами, что и рассказать хочется, а друзьям-приятелям о том не расскажешь. Но великой княгине такое счастье не светит. Ей сложно оставаться одной, сложно отыскать для исповеди человека, с которым больше никогда не увидишься. Не жизнь, а сплошной регламент. Есть ещё священник, но что может сказать батюшка, если ему на исповеди духовная дочь сообщит о своей моральной усталости? Не знаю. Да и все ли можно рассказывать батюшке? Тайна исповеди, конечно тайна, но в истории всякое бывало. Вплоть до слухов о вербовке тех самых батюшек спецслужбами.
— А замуж вы выходили не по любви? — спросил я, припоминая что в моей реальности, Ольга отказалась выходить замуж за «моего нынешнего отца».
— Да уж какая любовь? — поморщилась великая княгиня. — Надо было выходить за румынского принца, теперь бы была королевой, но из России уезжать не хотела, уперлась. А тут батюшка приказал — дескать, нам нужен наследник, Алешка болен, долго не проживет. Ты в семье старшая, станешь престол наследовать, но все равно, нужно продолжение. Вот, пришлось. И выбора-то особого не было… Но, хотя бы в монастырь не отправляют, как при Алексее Михайловиче, уже хорошо.
Похоже, с великим князем Борисом старшая дочь императора не очень счастлива. Не удивительно. Разница в возрасте приличная. Справочника под рукой нет, но вроде бы, мой «батюшка» старше моей «матушки» лет на двадцать, или около того. Ей сейчас сорок пять, а ему далеко за шестьдесят. Какое уж тут семейное счастье, если любви нет?
Не удержавшись, я процитировал:
— До чего же мы несчастные царевны,
Нам законом запрещается любить,
В царских семьях уж таков порядок древний —
По расчету надо замуж выходить.
Получилось не так красиво, как в старом-советском мультике, но великая княгиня заинтересовалась:
— Откуда это? Никогда ничего не слышала.
— Да так, навеяло, — смутился я. — Слышал как-то, запомнил. А откуда и что такое — не знаю.
— А ещё? — потребовала «матушка» и мне пришлось прочитать еще одно четверостишие, пропустив самое главное — то, что являлось припевом:
— Нам, царевнам, жить приходится в неволе,
Пропадают молодые годы зря.
Нам всё время надо думать о престоле,
Исполняя волю батюшки-царя.
У меня получилось не весело, а даже трагично. Стоит ли удивляться, что из глаз великой княгини потекли слезы? Вытащив носовой платок, Ольга Николаевна промокнула влагу
