Синтия Хэррод-Иглз - Подкидыш
Роберт почувствовал, что надо объясниться.
– Видите ли, с тех пор как умерла матушка, мы не пользуемся этими помещениями. Большую часть времени мы проводим в зале. Когда-то это была гостевая комната, а за ней были еще и другие, но сейчас их превратили в чуланы и кладовые. Мне очень жаль, что слуги ничего не подготовили к вашему приезду, но если бы я был здесь...
Габи стало его жалко и, видя явную растерянность юноши, она проговорила.
– Не берите в голову, сэр. Если у вас найдется пара мужчин, чтобы вытащить отсюда всю эту рухлядь, мы быстренько приведем комнату в порядок. Госпожа, почему бы вам не спуститься вниз и не погреться у очага, а мне прислать молодого Джоба, чтобы мы уже могли начать?
– У вас есть сейчас какие-нибудь свободные от дел мужчины? – спросила Элеонора у Роберта.
– Скоро они все вернутся с выгона домой, – ответил тот. – Отец послал двоих из них, чтобы они перетащили вашу поклажу из конюшни наверх.
– Очень хорошо, сэр, – опять вмешалась Габи. – А теперь забирайте мою госпожу вниз, к огню, пока она не замерзла окончательно, а я здесь за всем присмотрю. Полагаю, – добавила толстуха с неожиданным сомнением в голосе, – полагаю, у вас есть какая-нибудь постель для неё?
– Гостевая постель стоит в соседней кладовой; вы можете пользоваться ею до тех пор... – Тут юноша замялся.
– До каких это пор? – настаивала Габи. Лицо Роберта стало малиновым.
– До тех пор, пока мы не поженимся, – пробормотал он.
– Ах, да, – сказала Габи. – Ну хорошо, а сейчас, госпожа, отправляйтесь вниз и заберите с собой этого бедного, трясущегося от холода молокососа.
Элеонора улыбкой выразила свою признательность Габи и вышла из комнаты Роберт следовал за девушкой по пятам, как верный паж за своей королевой. Но она была продрогшей и голодной королевой в заляпанном грязью платье, несчастной королевой, не видящей вокруг ничего, что могло бы заменить ей тот дом, который она покинула.
Сама свадьба должна была состояться меньше чем через месяц на следующий день после праздника Всех Святых, то есть третьего ноября, разумеется, у Элеоноры было слишком мало времени, чтобы сделать все то, что она считала необходимым. Нужно было отмыть дом, заново покрасить стены в спальне, развесить новые драпировки и разложить свежие покрывала на постели, сшить несколько платьев, подготовить свадебный пир. А еще Элеоноре надо было как следует познакомиться с усадьбой, запомнить имена её обитателей, научиться хоть чуть-чуть говорить на их языке и уже начинать осваивать те обязанности, которые ей придется исполнять, когда она выйдет замуж за Роберта и станет хозяйкой дома.
С самого первого дня она взяла на себя заботу о завтраках, обедах и ужинах, в чем ей оказывал неоценимую помощь Жак. Следуя его же советам, Элеонора составила список всего того, что должно всегда находиться в кладовых, и все это ей привезли с городских рынков. Морлэнд любил вкусно поесть, и явное улучшение его стола, напрямую связанное с приездом Элеоноры и её повара, заметно смягчило и нрав хозяина Микллит Хауза. Теперь Морлэнд готов был согласиться почти со всем, что предлагали Роберт и Элеонора, те же, не жалея сил, приводили дом в порядок.
По их указанию почти полуметровый слой гнилого тростника был выброшен из зала и заменен свежим. До сих пор дом обычно убирали не чаще, чем раз в три месяца, последний раз это случилось месяц назад, но по углам уже скопилось столько мусора, что, казалось, его не выметали чуть ли не полгода. Элеонора поняла, что слуг, которые следили бы за чистотой и порядком, в усадьбе не было. Дом убирали просто от случая к случаю. Теперь же все столы и скамьи дочиста оттерли пемзой, со стен сбили остатки обвалившейся штукатурки и побелили комнаты заново.
В спальне по приказу жениха и невесты стены были расписаны красными и желтыми розами и зелеными лозами Полог и покрывала для постели, которые Элеонора привезла с собой, были сделаны из желто-малиновой полосатой ткани на шелковой подкладке. А еще у девушки были две зеленые подушки, расшитые желтыми и белыми маргаритками, эти под ушки она бросила на свой маленький, окованный серебром дубовый сундук с одеждой, превратив его тем самым в удобную кушетку. С натянутой на окна промасленной парусиной, которая пропускала свет предохраняя в то же время от ветра и дождя, и с постоянно горевшей жаровней, наполненной древесным углем, спальня скоро стала самой светлой и уютной комнатой во всей усадьбе. Так и не обнаружив крытой галереи, Элеонора решила использовать опочивальню не только по её прямому назначению, но и как гостиную. Это было единственное место в доме, где хватало света и можно было работать в те дни, когда погода была слишком плохой, чтобы держать ставни открытыми.
Обсуждая домашние дела и хлопоча по хозяйству, Элеонора и Роберт, естественно, проводили много времени вместе, и порой девушку приятно удивляли слова и поступки жениха, свидетельствовавшие о его образованности и хороших манерах. Когда появлялась возможность, он приглашал её покататься верхом, чтобы получше познакомиться с поместьем, во время таких прогулок он считал себя самым счастливым человеком на земле. Правя своим Додменом, со щенком, которого она назвала Гелертом и который обычно устраивался на седле перед ней, Элеонора следовала за Робертом по полям или поднималась на вересковые пустоши. Раскрасневшаяся от ветерка, со сверкающими глазами, девушка упивалась свежим воздухом, который действовал на неё как доброе вино. Роберт пускал старого Сигнуса легким галопом, чтобы не опережать коротконогого Додмена, и с обожанием взирал на свою невесту Он боготворил её и отдал бы жизнь за то, чтобы угодить ей, но угодить Элеоноре было нелегко. Она могла смеяться имеете с ним или даже над ним, охотно обсуждая, что еще нужно сделать, чтобы дом стал веселым и светлым, а в следующий миг вдруг словно отдалялась от Роберта и смотрела на него холодным, почти презрительным взглядом.
Юноша не знал, чем были вызваны такие быстрые перемены её настроения, но любовь Роберта не становилась от этого меньше. Королевы и богини, как известно, всегда капризны. Что же до Элеоноры, то она не могла так быстро забыть свой прежний дом и надежды, с которыми ей пришлось проститься и о которых ей неожиданно могла напомнить любая мелочь. Катаясь по полям и вересковым пустошам, она все-таки чувствовала себя почти счастливой, и на душе у неё становилось лете – ибо трава и вереск в Йоркшире пахли почти так же, как трава и вереск в Дорчестсршире, и под синим куполом неба девушка могла вообразить, что опять очутилась дома и что все в порядке.
Вечером третьего ноября Элеонора стояла, вся дрожа, возле красиво убранной постели, пока Габи снимала со своей питомицы роскошный свадебный наряд. Комнату освещали прелестные восковые свечи, и вся она была напитана ароматами благовоний, а под простынями супружеского ложа были рассыпаны засушенные лепестки роз, ибо Габи твердо решила сделать для своей госпожи все так, словно та выходила замуж за настоящего лорда. Габи хорошо поела и еще лучше выпила за ужином, после возвращения из городского храма Святой Троицы, и сейчас глаза у толстухи были на мокром месте, а щеки пылали, пока она раздевала свою госпожу.
