Александр Дюма - Сын каторжника
— Ручаюсь, мой дорогой, что одно ты не добудешь: я имею в виду деревья.
— Да полноте! Деревья! К чему они? — возразил тот, кто высказался первым. — Разве нельзя найти фрукты в Mapj селе и привезти их оттуда?
— А заодно оттуда привезти тебе и тень?
— Успокойтесь, — промолвил владелец дома. — У вас будут деревья; мы не изолированы лишь с одной стороны, и именно с этой стороны, — добавил он, указывая на домик г-на Кумба, — нам нужно укрыться от слежки.
— Да, поскольку будет весьма неприятно, если нас вновь побеспокоит полиция.
— Да, черт побери, это правда. С этой стороны у тебя есть сосед, а я и не видел этого домишка.
— Какая же, Боже мой, хибарка!
— Да это просто курятник.
— Ну нет… Если вы хорошо его видите, то можете заметить, что он выкрашен в красный цвет: это кусок голландского сыра.
— А кто в нем живет? Ты его знаешь?
— Какой-то старый дурак, слишком озабоченный тем, не пустила ли, случайно, ростки его капуста, чтобы подсматривать заделами и поступками членов общества Вампиров. Будьте спокойны, я навел точные справки. Кстати, если он станет стеснять нас, всегда найдется средство избавиться от него.
Господин Кумб не упустил ни слова из этого разговора. Когда он услышал пренебрежительные слова о своем жилище, у него на мгновение возникла мысль обнаружить себя и ответить на них обоснованной критикой соседского дома, недостатки которого в эту минуту показались ему из ряда вон выходящими; но когда молодой хозяин заговорил о вампирах и с поразительными непринужденностью и беспечностью заявил о своем намерении избавиться от докучливого соседа, г-н Кумб предположил, что он встретился лицом к лицу с опасным сообществом злоумышленников. На мгновение кровь застыла в его жилах, и, чтобы избежать взглядов этих кровососов, он стал нагибаться все ниже и ниже, пока чуть ли не распластался на своей скамейке.
Тем не менее, убедившись, что со стороны соседа не доносилось никаких звуков, он понемногу пришел в себя и бросил взгляд в лагерь тех, кого с этой минуты считал своими врагами. Сначала он расправил грудь, затем плечи, поднял голову и встал во весь рост, пока наконец его лоб не оказался на том же уровне, что и гребень стены. Но именно в этот миг одному из молодых друзей г-на Риуфа пришла в голову та же мысль, что и г-ну Кумбу, и выбрал он точно то же место, что и тот, чтобы осмотреть владения соседа, причем тем же способом, — так что, когда г-н Кумб поднял глаза, он увидел прямо напротив себя лицо, которому редкие черные бакенбарды придавали поистине сатанинский вид.
От неожиданности и нахлынувшего на него чувства страха г-н Кумб сделал столь резкое движение всем корпусом, что нетвердо стоявшая на песке скамейка покачнулась и он упал на землю.
На зов своего товарища тут же прибежали трое других молодых людей, и под их гиканье, под град насмешек и язвительных шуток несчастный г-н Кумб отступил к своему домику.
Итак, война между старым землевладельцем и теми, что именовали себя членами общества Вампиров, была объявлена.
Поскольку г-н Кумб был совершенно в стороне от романтического движения своего времени и никогда не стремился к углублению познаний в области физиологии чудовищ промежуточного мира, слово «вампир» вызывало в его памяти лишь смутные воспоминания о нескольких сказках из числа тех, которыми его убаюкивали в детстве, и от этого воспоминания по его телу побежали мурашки.
Господин Кумб подумал было о том, что надо предупредить власти, но никакими точными сведениями он для этого не располагал; затем, устыдившись собственной слабости, он решил сначала дождаться предполагаемых им актов насилия, а уж потом прибегнуть к закону для своей защиты. И с этого времени он стал постоянно наблюдать за своими соседями.
К несчастью, складывалось впечатление, что хозяин шале заранее остерегался г-на Кумба, поскольку спустя два дня, именно так, как он и обещал, по всей длине общей стены рабочие высадили ряд прекрасных пирамидальных кипарисов, уже возвышавшихся над ней на два фута.
Подобные меры предосторожности лишь удвоили опасения г-на Кумба, и, решив расстроить заговор тех, кого он заранее считал негодяями, и предать гласности преступления, на которые, вне всяких сомнений, они были способны, он потихоньку, с помощью нескольких скамеек, соорудил нечто ироде бельведера на своей почти плоской крыше, и это дало ему возможность сверху вести наблюдение за домом, уже доставившим ему столько забот.
В течение целой недели при малейшем шуме с соседской стороны он обязательно поднимался на свой наблюдательный пункт, однако ни разу не заметил ни г-на Риуфа, ни его друзей. Была привезена мебель и кухонная утварь, однако не это интересовало г-на Кумба. Но когда в пятницу он увидел, как с двухколесной тележки спустили какое-то громоздкое устройство, покрытое серым полотнищем, из-под которого торчали две длинных железных руки, оканчивавшиеся рычагами; когда он заметил, с какими предосторожностями этот предмет был перенесен во двор шале, — он подумал, что нашел разгадку.
Общество Вампиров было обществом фальшивомонетчиков.
И потому с тревожно бьющимся сердцем, едва переводя дух, в субботу вечером он поднялся на наблюдательный пункт.
Около восьми часов вечера прибыл г-н Риуф со своими тремя сподвижниками.
Ночь была темной и беззвездной; сквозь наглухо закрытые в шале ставни из комнаты на первом этаже пробивался бледный свет.
Внезапно, хотя г-н Кумб не слышал шагов на дороге, калитка в саду соседа повернулась на петлях; в то же мгновение он заметил двух громадных призраков, одетых в черное, скорее скользивших, нежели шедших по песку аллеи.
Он услышал легкий шелест своего рода саванов, скрывавших от него очертания призраков.
Призраки бесшумно вошли в шале, по-прежнему остававшееся безмолвным и мрачным.
Господину Кумбу казалось, что его сердце готово выскочить из груди. Капли холодного пота выступали у него на лбу. Он не сомневался, что увидит сейчас некое странное зрелище. И действительно, дверь шале вновь отворилась, но на этот раз чтобы выпустить тех, кто был в доме.
Двое первых, увиденных им, были одеты в длинные монашеские рясы с капюшонами: это была одежда серых кающихся грешников, тех, кого в Марселе называли членами общества Святой Троицы и в чьи обязанности входило погребение умерших.
Один из них держал в руке веревку. Другой конец ее был завязан на шее юной девушки, шедшей непосредственно за ним. Затем следовали другие кающиеся грешники, одетые, как и двое первых, во все серое.
Девушка была смертельно бледна; ее длинные распущенные волосы ниспадали по плечам и окутывали покрывалом грудь, которую льняное платье, ее единственная одежда, оставляло обнаженной.
