Понсон дю Террайль - Варфоломеевская ночь
— Мое искреннейшее желание, чтобы виновные в этом преступлении понесли должное возмездие! — ответил Генрих.
— Там увидим! — мрачно сказал король Карл, нетерпеливо расхаживая по комнате.
В скором времени он уже мчался по дороге в Медон, не подозревая даже, что едет к герцогу Гизу, так как медонский домик, о котором говорил Рене, был известным уже читателю местопребыванием герцогини Монпансье.
XI
Когда Генрих Наваррский и Гектор бросились бежать с поля сражения, герцог Гиз яростно кинулся вдогонку за ними. Но Генрих хорошо знал эти края и, быстро свернув на малозаметную лепную тропинку, вместе с Гектором скрылся по ней. Между тем геэцог со своими людьми направился по ложному следу, и потоку погоня не имела никакого успеха.
В то время как Гиз преследовал беглецов, Рене кинулся к экипажу и отдернул завесу. В этот момент луна выплыла из-за тучи, кинула в экипаж один из своих лучей, и перед глазами Рене предстала окровавленная, недвижимая королева Екатерина. Рене отчаянно зарычал и крикнул рейтаров, оставленных для охраны пленных. С их помощью он вынес королеву и, положив на траву, принялся осматривать рану. Хотя кровь лилась ручьем, рана была неопасна, и Рене понял, что беспамятство королевы следует отнести лишь за счет пережитых ею волнений.
Действительно, вскоре Екатерина Медичи застонала и открыла глаза. Увидав Рене, она с облегчением перевела дух и сказала: — Это ты, милый Рене? Где же они? — Кто» они «, государыня? — Похитители… — Двое спаслись бегством, а двое захвачены живыми. — Кто это такие? — Одного из них зовут граф Амори де Ноэ! Глаза королевы зажглись огнем мрачного торжества.
— Теперь я все понимаю, — сказала она, — теперь я знаю, кто дерзнул поднять на меня руку! Ну берегись же, Генрих!.. теперь мы сведем с тобою счеты!
Тем временем Лагир и Ноэ лежали связанными на траве и разговаривали между собой по-беарнски.
— Да, милый Ноэ, мы с тобой пропали, — сказал Лагир, — но зато король спасся.
— Спасся ли? — печально ответил Ноэ. — Я очень боюсь, что его погубит благородство и что ради попытки спасти нас, он вернется в Лувр, а не скроется на родину.
— Во всяком случае, если ему удастся скрыться от преследователей, то ведь никто не может доказать, что одним из скрывшихся был именно он.
— По крайней мере я и под пыткой буду утверждать, что его среди нас не было.
— Я тоже… Лишь бы он сам не признался! Пленные помолчали; затем Ноэ сказал:
— Нас, конечно, будут допрашивать, так ты предоставь говорить мне, а я уж сочиню какую-нибудь сказочку. — Ладно! — согласился Лагир.
Вскоре их взвалили на лошадей, и кортеж двинулся обратно к Парижу. Через сутки они уже въезжали в Медонский лес.
В домике они не застали никого, кроме пажа Амори, так как сама герцогиня Монпансье была в Париже. Герцог Гиз проводил королеву-мать в комнату своей сестры, и тут Рене принялся перевязывать раненую. Между тем сам герцог отправился к своим людям, чтобы приказать запереть пленных в какое-нибудь верное место. Это было поручено Гастону де Люкс и Льву д'Арнембургу, причем последний с особенным рвением взялся за исполнение этой приятной для него обязанности: ведь у него были еще не погашенные счеты с Лагиром.
— Господа! — насмешливо сказал он, вводя пленников в тесный погреб. — Здесь, быть может, и не очень уютно — в Лувре у вас были комнаты получше, но что же делать? У нас нет лучшего помещения для таких почетных гостей, как вы.
Ноэ хотел оборвать люксембуржца, но Лагир остановил его, сказав:
— Оставь, милый мой! Ведь этот субъект просто ревнует. Он знает, что я имел здесь когда-то более удобное помещение.
Арнембург вышел, с силой захлопнув дверь, после чего приставил к выходу из погреба двух рейтаров.
— Теперь мы можем поговорить, — сказал товарищу Лагир. — Знаешь ли ты, где мы находимся? Неужели нет? Да ведь мы в медонском домике герцогини Монпансье! — А, так это здесь она удостоила тебя… — Вот-вот! — Ну, так она, наверное, сделает что-нибудь для тебя!
— Я тоже так думаю. Например, она пришлет нам отравленную еду, чтобы я не проговорился о своем знакомстве с нею.
— Не думаю, чтобы она сделала это. Да наконец, если даже и так, то не все ли равно, как умирать? Лишь бы не от голода. А ведь мы уже давно не ели, друг Лагир. — Ты прав, и я сам голоден как волк!
Сказав это, Лагир кое-как подобрался к двери и принялся стучать в нее.
На этот стук к двери подошел один из рейтаров, и заключенные передали ему о своем желании.
Прошло около получаса. Наконец заскрипел ключ, дверь открылась, и на пороге показался паж Амори, сопровождаемый рейтаром. — Ба, да ведь это вы, мой юный друг! — сказал Лагир.
— Я самый, — весело ответил паж. — Что вы наделали, господин Лагир? — Я замешался в политику, милый мой!
— О, это очень плохо для вас! Ведь это хуже, чем убивать и грабить…
— Вы просто пугаете меня, господин Амори! — ответил Лагир улыбаясь.
— Я принес вам еду, которую посылает вам герцог с собственного стола, ну, а так как я узнал, что одним из заключенных являетесь вы, господин Лагир, то я прихватил и парочку бутылок старого вина.
— Вы — воплощенная любезность, господин Амори. Но как же нам есть, если у нас связаны руки?
— А вот мы их сейчас развяжем! — и с этими словами паж, достав кинжал, разрезал путы, связывавшие руки Лагиру и Ноэ. — Вы — истинное Провидение!
— Я просто по христианскому учению воздаю добром за зло. Еще недавно вы сыграли со мной злую шутку, но я не злопамятен. — Докажите это и поужинайте с нами! — Охотно!
Амори принялся распаковывать принесенную корзину и достал оттуда кусок дичи, паштеты и много другой снеди, равно как две бутылки старого вина. Увидев всю эту благодать, Ноэ сказал: — Право, я готов выпить за здоровье герцога!
— Ну, и за здоровье хозяйки этого дома тоже! — сказал паж, бросая лукавый взор на Лагира. — Герцогини в данное время нет дома; но, как только она приедет, я не премину сообщить ей о постигшей вас злой судьбе.
Паж и оба узника сытно поужинали, а затем Амори ушел, забыв, к слову сказать, свой кинжал. Однако пленники не обратили на это внимания; стоило ли делать какие-нибудь попытки к бегству, когда было видно по всему, что всякие попытки окажутся бесполезными? Да и чем помог бы один кинжал? К тому же усталость давала себя знать, и вскоре наши узники мирно храпели на своем неудобном ложе.
Прошла значительная часть ночи. Вдруг шум в замке разбудил Лагира. Пленник вскочил, и сейчас же его ослепил свет, хлынувший из открытой двери. Перед ним была герцогиня Монпансье в сопровождении Льва д'Арнембурга.
Герцогиня только что вернулась из Парижа, где от Гертруды, прибежавшей к ней, узнала, что Лашеней арестован. Герцогиня была очень взволнована этим известием, а когда, примчавшись в медонский домик, узнала от Амори, что Лагир привезен связанным, почувствовала такой укол в сердце, перед которым совершенно отступили все политические тревоги. Она поняла, что, несмотря ни на что, страстно любит Лагира и не может дать ему погибнуть. Но как спасти его? Ведь Амори сказал ей, что Лев сам сторожит пленников и поклялся не снимать вооружения до тех пор, пока они не сложат голов на плахе!
