Генри Хаггард - Дитя из слоновой кости
Улица была почти пуста.
Единственная кроме меня пара людей привлекла мое внимание. В одном из них я узнал полупьяного субъекта, обвинявшего меня в обмане; другим был морщинистый готтентот, напомнивший мне некоего Ханса.
Этот Ханс, я должен сказать, был сначала слугой моего отца, миссионера в Капской колонии, а потом моим компаньоном во многих приключениях. Это был храбрый, испытанный человек, единственной слабостью которого было пристрастие к алкоголю. Он питал ко мне самую горячую привязанность.
Сколотив немного денег, он приобрел небольшую ферму недалеко от Дурбана, где проживал, пользуясь большим уважением за свои былые подвиги.
Белый и готтентот переругивались между собой по-голландски.
— Грязный готтентот, — кричал белый, — что ты пристал ко мне, как шакал?
— Сын белой жирной свиньи, — отвечал Ханс (то был он), — ты осмелился назвать бааса вором? Ты, не стоящий ногтя бааса, чья честь светлее солнца, чье сердце чище белого песка в море!
— Он присвоил себе мои деньги.
— А зачем, свинья, ты убежал от него, когда он хотел говорить с тобой?
— Я тебе покажу «убежал», желтая собака! — закричал белый замахиваясь палкой.
— Ты хочешь драться? — спросил Ханс, с необыкновенным проворством отпрыгивая назад. — Так получай.
Он низко нагнул голову и, как буйвол бросившись вперед, ударил белого головой в живот, так что тот опрокинулся назад и полетел в канаву, наполненную грязной водой. После этого Ханс спокойно повернулся и исчез за углом.
К моему облегчению, через минуту белый вылез из канавы, весь покрытый грязью, и, держась за место, называемое на медицинском языке диафрагмой, медленно пошел вдоль улицы.
«Какими преданными могут быть готтентоты, которых считают самыми низшими существами человеческого рода», — подумал я.
Придя домой, я уселся в расшатанное тростниковое кресло на веранде, закурил трубку и задумался, что мне предпринять, имея всего на триста фунтов имущества и хороший запас оружия.
Коммерцию во всех ее видах я навсегда отверг.
Оставалась только моя старая профессия охотника.
Слоны — вот единственно выгодная в смысле заработка дичь.
Но ближайшие места охоты уже давно опустошены. Кроме того, пришлось бы соперничать с молодыми профессионалами из буров.
Если уж решиться заняться охотой на слонов, придется идти в отдаленные места. Размышляя о преимуществах и недостатках различных мест для охоты, я услышал из-за большого куста гардении козлиное покашливание. Однако я знал, что эти звуки производит человеческое горло, так как не раз они служили мне сигналом в опасную минуту.
— Ханс, иди сюда, — позвал я, и вслед за этим из кустов алоэ показалась фигура старого готтентота. Я не понимал, почему он выбрал такой путь для своего визита, но это вполне согласовалось с его скрытностью, унаследованной от предков. Он уселся на корточки передо мной, как коршун, поглядывая на спускавшееся к западу солнце.
— Ты так выглядишь, Ханс, — сказал я, — будто только что дрался. Шляпа у тебя измята, весь ты обрызган грязью.
— Да, баас. Баас прав, как всегда. Я поссорился с одним человеком из-за шести шиллингов, которые он мне должен, и ударил его головой, позабыв снять сперва шляпу. Мне жаль, это хорошая шляпа. Она почти новая. Два года назад баас подарил мне ее, когда мы вернулись из Страны Понго.
— Зачем ты лжешь? — спросил я. — Ты дрался с белым человеком вовсе не из-за шести шиллингов. Ты столкнул его в канаву и забрызгался грязью.
— Да, баас. Это так. Я дрался с белым не из-за шести шиллингов. Я дрался с ним за преданность, которая стоит меньше или ничего не стоит. Я пришел к баасу одолжить фунт. Белый человек пожалуется в суд. Меня заставят заплатить фунт или сидеть в сундуке[8] четырнадцать дней. Белый ударил меня первым, но судья не поверит бедному готтентоту, а у меня нет свидетелей. Скажут: Ханс был пьян, Ханс лжет. Плати, Ханс, плати фунт и десять шиллингов или иди в сундук на четырнадцать дней плести корзины для великой королевы. Баас! У меня есть деньги заплатить за правосудие, которое стоит десять шиллингов, а мне нужен еще фунт.
— Я думаю, Ханс, что скорее ты мне мог бы одолжить фунт, чем я тебе. Мой кошелек пуст.
— Это ничего, баас. Если необходимо, я могу четырнадцать дней делать корзины и циновки для великой белой королевы. Пусть она вытирает о мои циновки ноги. Сундук вовсе не плохое место, баас.
— Зачем же тебе идти в тюрьму, когда ты богат и можешь заплатить штраф хоть в сотню фунтов?
— Месяц или два назад я был богат, баас, а теперь я беден. У меня ничего нет кроме десяти шиллингов.
— Ханс, — строго сказал я, — ты опять пьянствовал и играл на деньги. Ты продал ферму и скот, чтобы заплатить проигрыш и купить джину?
— Да, баас. Только я не пил и не играл. Я продал землю и скот за шестьсот пятьдесят фунтов и купил другое.
— Что же ты купил? — поинтересовался я.
Ханс полез сначала в один карман, потом в другой и наконец извлек оттуда грязный измятый листок бумаги, похожий на банковский билет.
Я взял его в руки, взглянул и едва не лишился чувств. Этот листок удостоверял, что Ханс являлся владельцем акций «Компании Доброго Доверия» на сумму в шестьсот пятьдесят фунтов, той самой компании, в которой я был злополучным председателем!
— Ханс, — слабым голосом сказал я, — у кого ты купил это?
— У бааса, у которого нос крючком, баас. Его зовут Джейкоб, так же, как и того великого человека из Библии, который дал своему брату похлебку, когда тот вернулся с охоты, и получил за это ферму и скот, а потом пошел на небо по лестнице[9]. Так рассказывал нам ваш отец, баас.
— А кто тебе сказал купить их, Ханс?
— Самми, баас, тот Самми, который был вашим поваром, когда мы ходили в Землю Понго. Джейкоб жил в отеле Самми и сказал ему, что если он не купит этих бумаг, бааса посадят в сундук. Самми купил их несколько, но у него было мало денег. Джейкоб платил Самми за все, что ел и пил, этими бумагами. Самми пришел ко мне и напомнил что покойный отец бааса оставил его на наше попечение. Я продал ферму и скот другу Джейкоба, очень дешево продал. Вот и вся история, баас.
Я слушал это и, сказать правду, почти плакал, думая, какую жертву принес для меня этот старый готтентот по наущению мошенника.
— Ханс! — сказал я. — Когда ты поймал работорговцев в ими же расставленную ловушку, умирающий вождь зулусов назвал тебя «Светом Во Мраке». Он верно назвал тебя, ибо ты, как свет во мраке, засиял в темноте моего сердца. Я считал себя мудрым, но оказался глупцом и был, как и ты и Самми, обманут обыкновенным мошенником. Но этот мошенник, показав, насколько низким может быть человек, заставил тебя показать, насколько может быть человек благородным. Свет Во Мраке! Ты дал мне больше, чем все золото в мире. Я постараюсь заплатить тебе за это своей вечной любовью!
