Генри Хаггард - Перстень царицы Савской
— Теперь моя очередь, старушка! — воскликнул Хиггс, выстрелил прямо в нее, стоя всего в пяти ярдах, и… промахнулся. Второй выстрел оказался удачнее, и она свалилась замертво.
— Теперь пойдем и снимем с нее шкуру, — сказал, ликуя, профессор. — Она сидела на мне, а я собираюсь много дней сидеть на ней
Мы принялись за дело, хотя мне, хорошо знавшему пустыню, совсем не нравилась погода, так что я предпочел бы оставить убитого зверя там, где он лежал, и поспешить в оазис. Работали мы долго, так как только я один был знаком с техникой снятия шкур с животных — операцией чрезвычайно неприятной при такой жаре.
Наконец мы окончили работу, перекинули шкуру через винтовку, чтобы ее можно было нести вдвоем, и освежились, выпив воды из фляги (я даже поймал профессора на том, что он смывал кровь с лица и мыл руки драгоценной влагой). Потом мы отправились в путь, будучи уверенными, что знаем дорогу, хотя в действительности никто из нас не имел понятия, в какой стороне находится лагерь. Впопыхах мы забыли захватить с собой компас, а солнце, по которому можно было ориентироваться в обычных обстоятельствах и к чему мы привыкли в пустыне, скрылось за той странной завесой, о которой я уже говорил.
Мы решили вернуться на вершину того песчаного холма, где убили львицу, а оттуда пойти по своим собственным следам. Казалось, это легко сделать, так как он находился от нас в полумиле, считали мы.
Однако, не без труда взобравшись на него, — львиная шкура была очень тяжела, — мы обнаружили, что это совсем не тот холм. Порассуждав и разобравшись, в чем ошибка, мы отправились к «нашему» холму, — но результат был все тот же.
Мы заблудились в пустыне!
Глава IV. Смертоносный ветер
Все дело в том, — изрек вдруг Хиггс с видом оракула, — что эти несчастные холмы похожи друг на друга, как две бисеринки в ожерелье мумии, и поэтому очень трудно различить их. Дайте мне флягу с водой, Адамс, мне смертельно хочется пить.
— Нет, — коротко ответил я, — вам еще больше захочется пить.
— Что вы хотите сказать? А! Понимаю. Но зеу разыщут нас или, в худшем случае, нам придется только подождать, пока выглянет солнце.
Он еще не кончил говорить, когда воздух внезапно наполнился странными поющими звуками, которые невозможно описать. Я знал, что они происходят от того, что бесчисленные миллионы песчинок трутся друг о друга. Мы обернулись, чтобы посмотреть, откуда несутся эти звуки, и увидели вдали с ужасающей быстротой несущееся на нас густое облако, впереди которого бежали, крутясь столбами и воронками, отдельные облака поменьше.
— Песчаная буря! — воскликнул Хиггс, и его цветущее лицо немного побледнело. — Дело скверное. Вот что значит встать не с той ноги! А во всем виноваты вы, Адамс! Ведь это вы стащили меня с постели сегодня ночью, несмотря на мои протесты (профессор несколько суеверен, и это особенно смешно в таком ученом человеке). Что же нам делать? Спрятаться под прикрытием холма, пока буря пройдет?
— Не надейтесь, что она пройдет так скоро. Не вижу ничего, что бы нам осталось делать, кроме как читать молитвы, — заметил Орм. — Похоже, что наша песенка спета, — прибавил он немного погодя. — Зато вы убили двух львов, Хиггс, а это уже кое-что.
— О, черт возьми! Можете умирать, если хотите, Оливер. Мир мало потеряет, но подумайте, какая это будет потеря, если что-нибудь случится со мной! Я вовсе не хочу, чтобы меня замела какая-то дурацкая песчаная буря. Я хочу жить, хочу написать книгу про Мур.
— И Хиггс погрозил кулаком надвигающимся облакам песка с настоящим благородным вызовом. Он напомнил мне Аякса, посылающего вызов молниям.
Тем временем я успел обдумать создавшееся положение.
— Слушайте, — сказал я, — единственная наша надежда — это остаться там, где мы находимся, потому что, если мы двинемся с места, нас немедленно же засыплет заживо. Смотрите, вот сравнительно твердое место, на которое мы можем лечь. — И я указал на гребень скалы, образовавшийся от слежавшегося песка. — Живо ложитесь, — продолжал я, — и накроемся львиной шкурой. Авось она не даст песку задушить нас. Торопитесь! Пора!
В самом деле было пора. Едва мы успели устроиться, подставив ветру спины и спрятав под львиной шкурой рты и носы, совсем так же, как в подобных обстоятельствах поступают с верблюдами, как, грохоча и ревя, налетела буря, принеся с собой полный мрак.
Много часов пролежали мы таким образом, не в состоянии выглянуть, даже разговаривать, потому что кругом стоял непрекращающийся грохот, и только время от времени приподнимались на руках и коленях, чтобы стряхнуть со шкуры навалившийся на нее песок, тяжело давивший на наши спины, — иначе он заживо схоронил бы нас.
Мы ужасно страдали под вонючей львиной шкурой от жары, от жажды, не имея возможности достать наш жалкий запас воды. Но сильнее всего были страдания, которые причинял проникавший сквозь легкую одежду песок, натиравший тело до крови.
Хиггс бредил и непрестанно бормотал что-то про себя.
Быть может, однако, эти мучения и спасли нас: иначе мы, устав и измучившись, заснули бы, чтобы никогда больше не проснуться… Однако тогда мы думали иначе, потому что мучения в конце концов сделались невыносимыми. Позднее Орм говорил мне, что последней мыслью, которую он помнит, было, что он страшно разбогател, продав китайцам секрет изобретенной им новой пытки — пытки песком, который сыплется на жертву под сильным воздушным давлением.
Вскоре мы потеряли счет времени и только много позже узнали, что буря продолжалась целых двадцать часов! К концу ее мы, по всей вероятности, впали в беспамятство.
Как бы то ни было, я помню ужасающий вой и стоны песка и ветра, а потом я увидел лицо своего сына — своего любимого, давно потерянного сына, ради которого и терпел все эти муки. В следующее мгновение, как мне показалось, я почувствовал, что мои ноги прижигают раскаленным железом или направили на них через лупу сноп солнечных лучей. С мучительным усилием я поднялся и увидел, что буря прошла и безжалостное солнце жжет мою покрытую ссадинами кожу. Я протер залепленные грязью глаза, взглянул вниз и увидел два бугра, похожие на два гроба, а из них торчали две пары ног, некогда, по-видимому, белых. Тут как раз пара более длинных ног задвигалась, песок заколыхался, и Оливер Орм поднялся, бормоча бессвязные слова.
С минуту мы смотрели друг на друга и, право же, являли собой престранное зрелище.
— Он мертв? — пробормотал Орм, указывая на продолжавшего лежать под песком Хиггса.
— Боюсь, что так, — ответил я, — но надо посмотреть. — И мы с трудом принялись откапывать его.
