Саймон Скэрроу - Центурион
— Получается, так, — Лонгин, сделав ладони домиком, повернулся к Макрону. — И как же зачинщика, по-вашему, следует наказать?
Макрон напрягся сердцем. Удовлетворения от мысли, что он тем самым обрекает Криспа на смерть, у него не было, но ведь понятно, что любой иной расклад нанесет дисциплине в армии непоправимый урон. А потому в глаза проконсулу он посмотрел не колеблясь:
— Казнь. Людьми из его центурии, перед лицом всей его когорты.
— Кстати, а кто у него командир когорты?
— По-моему, центурион Катор, — глядя на Лонгина, резко сказал Амаций. — В его отсутствие могу сказать, что мои люди будут резко против наказания, предложенного префектом Макроном. А ведь и в самом деле, с какой стати им с ним соглашаться? Ведь, если на то пошло, человек, которого он убил, был каким-то несчастным вспомогателем. Всего-то. Разумеется, о его смерти я скорблю ничуть не меньше префекта Макрона, но потеря этой единицы не идет ни в какое сравнение с потерей легионера, гражданина Рима. К тому же учитывая, что все это произошло по причине какой-то там пьяной уличной драки. — Он обернулся к Макрону. — Префект, я знаю, что произошло. У меня свои источники сведений. Сдается мне, ваш человек плутовал с легионером при игре в кости.
— Мои люди говорят иначе.
— Странно было бы представить иное, верно? Дай им волю, они бы с него шкуру спустили. А уж наговорить могли с три короба.
— Точно так же как ваши сказали бы что угодно, чтобы эту самую шкуру спасти, — холодно парировал Макрон. — Приходится исходить из того, что мнения обоих спорщиков были предвзяты. Но я-то там был и видел, что происходило. В отличие, кстати, от вас. Крисп виновен. И должен быть наказан по законам военного права.
Задумчиво поиграв бровями, Амаций сменил тактику.
— Да послушай же, префект! — с напускным радушием, по-свойски, воскликнул он. — Я прекрасно понимаю твои чувства по этому вопросу. Для тебя абсолютно естественно разделять жажду мести, которую испытывают твои люди…
— Не мести, легат. Справедливости.
— Называй как хочешь, — отмахнулся Амаций. — Но выслушай же и ты меня. Если б нож вынул не мой, а твой человек, ты бы ведь хотел его как-то выгородить, разве нет?
— Чего хотел бы я, к делу не относится, — заметил Макрон хладнокровно. — Наказание за подобное преступление совершенно недвусмысленно.
— Послушай, Макрон, — не сдавался легат, — ты ведь тоже был когда-то легионером?
— Был. И что?
— Как что! Где же твоя верность своим товарищам в легионах? Неужто ты допустишь, чтобы единокровного твоего товарища казнили из-за какого-то там олуха рекрута из провинциального захолустья?
Что?! Его люди — олухи из захолустья? Кровь вскипела у Макрона в жилах. Так отозваться о Второй Иллирийской, его когорте! О людях, что противостояли войску мятежников, за которыми стояла Парфия, и не дали прошлогоднему мятежу разрастись по всей Иудее! О людях, исполненных мужества и стойкости; о тех, кто превосходно показал себя на своем истинном месте — в битвах на благо империи! Макрон ими гордился. Гордился настолько, что являл им преданность большую, чем братству легионеров. Сейчас эта мысль, пронзив его, стала для него внезапным откровением. И Макрон ощутил ее подлинность. К своей новой когорте он прикипел сильнее, чем даже сам полагал. Ответственность и долг перед своим воинством — вот они, два непреложных постулата. И не дождется этот напыщенный аристократ Амаций, чтобы он, Макрон, собственными руками вбил клин между собой и людьми Второй Иллирийской!
Прежде чем ответить легату, Макрон для успокоения сделал глубокий вдох, а выдохнув, сказал:
— Никто из известных мне легионеров не опускался так низко, чтобы обратиться ко мне с таким призывом, легат.
От этих слов Амаций буквально поперхнулся.
— Какая вопиющая выходка, префект! — вспыхнув, воззрился он на Макрона. — Да за такое в моем легионе я бы вас в бараний рог согнул!
— Он не в твоем легионе, Галлий Амаций, — кашлянув, одернул легата Лонгин, — и потому не в твоем подчинении. Однако, — губы Лонгина расплылись в улыбке, — он состоит под моим началом, а такого скандального разногласия между двумя своими офицерами я не допущу. Поэтому прошу вас, префект, взять свои последние слова обратно и извиниться.
— Шли бы вы в Аид, — одними губами произнес Макрон.
— Пойду, и непременно, — как назло, расслышал фразу Лонгин. — Но только не с вашей легкой руки. А теперь вы или извинитесь, или я для командования Второй Иллирийской подыщу кого-нибудь другого.
— Уверен, кое-кому из моих офицеров просто не терпится щелкнуть этих зарвавшихся вспомогателей по носу, — со смаком поддакнул Амаций. — Эдак слегка осадить. Может, назначить туда кого-нибудь из моих трибунов?
Макрон стиснул зубы. Просто невыносимо, как эти два аристократа пользуют его сейчас себе на забаву. Вместе с тем открыто выказать им свое презрение как к политиканам, разыгрывающим из себя солдат, значит ущемить их гордыню и за это жестоко поплатиться, что будет им только на руку. К тому же сейчас, на пороге войны с Парфией, какой-нибудь надутый, с неутоленной жаждой славы индюк-трибун из Десятого легиона нужен когорте менее всего. А потому Макрон, сглотнув, с застывшим лицом повернулся к Амацию:
— Приношу свои извинения, легат.
— Так-то лучше, — милостиво кивнул Амаций. — Всяк сверчок знай свой шесток.
— Точно, — припечатал и Лонгин. — Ладно, спор улажен. Но все равно предстоит определиться, как быть с этим вашим легионером.
— Ах да, — поморщился Амаций. — Думаю, при нынешних обстоятельствах довольно будет порки перед строем. И хотя я могу понять в этой связи чувства префекта, но ведь речь идет о жизни римского гражданина.
Макрон в еще одной, последней попытке урезонить проконсула подался к нему через стол.
— Как верховный полководец, вы не можете допустить, чтобы этот человек избег наказания, которого заслужил. Вдумайтесь, как на это посмотрит вся армия. Если не показать наглядно, какие последствия ждут нарушителей, которые против закона будут носить при себе ножи во внеслужебное время, это быстро войдет в привычку, и в таком случае вчерашнее убийство будет на улицах Антиохии далеко не последним. Поверьте, проконсул, просить смерти этого человека мне не доставляет никакого удовольствия, но вы должны отдавать себе отчет, какой урон понесет дисциплина, если преступнику будет пощада.
Лонгин нахмурился и, резко встав, прошел по комнате на балкон с видом на внутренний сад. Там за черепичной крышей примыкающего к саду помещения для рабов взгляду открывалась панорама города, его стены, длинный палисад армейского лагеря на соседнем холме. Сбоку от лагеря над амбулакрумом — плацем для упражнений — висела белесая дымка пыли: то ли патруль, то ли какое подразделение упражняется на утоптанной для этих целей площадке. После минуты-другой созерцания проконсул обернулся к двоим офицерам, все еще сидящим перед его столом.
