Война Кортни - Уилбур Смит
- Вот, - сказал Каиндль, - пожалуйста, примите это в подарок от Заксенхаузена.”
Он дал Конраду еще одну записку. Человек, чей портрет был изображен на ней, был министром финансов и главным судьей девятнадцатого века по имени Сэлмон П. Номинал записанный на него был $10,000.
Конрад просиял от удовольствия. “Я слышал об этих записках еще до войны, когда занимался бизнесом в Америке. Должен сказать, Каиндл, это очень приятный сувенир на память о моем визите.”
“А теперь, - сказал хозяин, - не хотите ли пообедать?”
•••
Герхард ахнул, когда его грудь охватила мучительная боль. Его сердце словно сдавило стальным когтем. У него перехватило дыхание. Его горло было перехвачено невидимой удавкой. Хотя его тело отчаянно жаждало воздуха, он не мог заставить себя дышать. Он думал, что сейчас умрет.
Он упал на колени, прижав руки к грудной клетке, не в силах издать ни одного крика отчаяния, кроме отчаянного рвотного позыва. Но ничего не произошло. Он все еще не мог дышать. Его сердце, казалось, перестало биться.
И тут какой-то глубокий, первобытный инстинкт выживания, далеко за пределами его сознательного контроля, сработал. Давление на горло ослабло, он втянул воздух с настойчивостью утопающего, бьющегося о поверхность воды, и снова почувствовал слабое биение своего сердца.
Вся ясность мысли и восприятия ненадолго вернулась, вместе с остатками энергии и силы. То же самое животное побуждение к жизни, которое вернуло ему дыхание, говорило ему, что он должен продолжать двигаться.
Герхард попытался встать на ноги. Но тело отказывалось подчиняться его приказам. Он не мог заставить свои конечности делать то, что требовалось, чтобы стоять прямо, не говоря уже о том, чтобы ходить. Он не мог вспомнить, как это было сделано.
Но он мог ползти, хотя это было не более чем медленное, пресмыкающееся движение, опираясь на колени и локти, почти касаясь головой льда и грязи под собой.
Герхард начал ползти своим путем вокруг плаца. Он почти не замечал издевательского смеха охранников и не чувствовал, как они швыряют в него камнями, пока товарищи не подбадривали его, а один из эсэсовцев не подошел к нему сзади, приготовился, как футболист, готовящийся к пенальти, быстро подбежал и изо всех сил пнул Герхарда, отчего тот растянулся лицом на земле.
Это был второй удар Герхарда за день, но на этот раз он не вскочил. Вместо этого, тихонько поскуливая, замерзшие, изможденные останки человека, которым когда-то был Герхард, неподвижно лежали на мерзлой земле, а остатки его жизни постепенно уходили.
•••
Персонал Заксенхаузена питался лучше, чем его обитатели, но они все еще были на сокращенном пайке, так как весь рейх голодал. Каиндл сделал все возможное, чтобы достойно накрыть стол для своего почетного гостя. Однако Конрад не обратил на еду никакого внимания. Он быстро убрал тарелку и приказал всем покинуть столовую, за исключением Каиндла.
Конрад ждал, ничего не говоря, пока офицеры лагеря не ушли, некоторые бросали нервные взгляды через плечо. Он знал, о чем они думают: кто в беде - босс или кто-то из нас?
Только убедившись, что они одни, Конрад обратился к коменданту лагеря, который был уже взволнован. “Мы должны принять меры на случай непредвиденных обстоятельств, - начал он. “Конечно, мы все еще верим в гений нашего Фюрера . . .”
- Да, горячо, - согласился Каиндль с настойчивостью, порожденной осознанием того, что многие из его пленников, включая родного брата бригадефюрера, были там, потому что они недостаточно верили своему лидеру.
- Тем не менее, - продолжал Конрад, - международный еврей все еще плетет свои коварные заговоры в союзе с большевиками, недовольными, извращенцами и саботажниками. Мы должны учитывать возможность, хотя и маловероятную, что Рейх или его обширные территории могут попасть в руки врага. Мы должны быть готовы к любым неожиданностям.”
- Я уверен, что вы правы, бригадефюрер.”
"Такие люди, как мы, чья приверженность национал-социализму остается абсолютной и непоколебимой, тщательно готовятся к тому, чтобы борьба продолжалась, несмотря ни на что. Уже более года под личным руководством рейхсфюрера СС Гиммлера разрабатываются планы создания альпийской крепости в горах южной Баварии и австрийского и итальянского Тироля.”
“Я понятия не имел . . .- сказал Каиндль, тактично умолчав о том, что если эти планы находились в обращении более года, то высшие эшелоны Рейха уже предвидели поражение к концу 1943 года.
“По понятным причинам эти планы обсуждались только в рамках избранной группы старших офицеров. Я добавляю тебя к их числу.”
- Для меня это большая честь, бригадефюрер.”
- Итак, среди ваших заключенных есть ряд лиц, которые имеют высокую ценность в качестве заложников. Некоторые из них богаты и могут получить высокую цену, если их выкупят. Другие имеют политический или социальный статус на своей родине или являются ценным разведывательным активом и поэтому могут быть использованы в качестве разменной монеты в любых будущих переговорах.”
“А, вы имеете в виду обитателей нашего особого лагеря. Мы всегда особенно заботились о них . . . на случай, если они пригодятся в какой-то момент. У нас тоже много вражеских офицеров.”
“Хорошо . . . Вы должны составить список всех заключенных, которые, по вашему мнению, подпадают под описанные мною категории. В случае, если этому лагерю угрожает враг, они должны быть перемещены в более безопасное место. Вы должны быть готовы к тому, что они будут доставлены по железной дороге в любой момент. Я достаточно ясно выразился?”
- Да, Бригадефюрер. Вы хотите, чтобы я включил вашего брата в этот список?”
Конрад задумался, прежде чем ответить. - Поразмыслив, я пришел к выводу, что он был бы ценным приобретением, даже если бы я мог с абсолютной уверенностью сказать, что его собственная семья не заплатила бы ни одного пфеннига за его благополучное возвращение!”
Каиндл вежливо усмехнулся шутке Конрада.
- Другие, однако, могут быть готовы принять меры от его имени. У него не было богатых друзей. Включать его. Но я настаиваю: никакого особого отношения. Он должен содержаться в тех же условиях, что и другие заключенные из списка.”
“А если он умрет?”
Каиндл опасался последствий такого поворота событий, но Конрад был рад его успокоить. - Тогда он умрет. Для меня это не
