Распутин наш. 1917 - Сергей Александрович Васильев
– Вкус их блюд и вид их женщин сделали британцев лучшими моряками в истории и катастрофически испортили их манеры, – меланхолично заметил Клембовский. – Промышленная революция начертала на их родовых гербах девиз “Бизнес, несмотря ни на что”. Стоит ли сразу бить горшки?
– Военный союз с такими партнёрами становится всё более сомнительным и опасным, – задумчиво произнес Потапов, – хотя я не представляю, как нам без них, в одиночку справиться с германцем.
– А это – вторая новость! – Непенин потряс листками. – Кайзер согласился на перемирие. Делегация уже выехала из Берлина. Мирные переговоры состоятся в Брест-Литовске!
– А вот это, господа, уже по нашу душу! – Потапов удовлетворенно потёр ладони и обратился к Клембовскому. – Владислав Наполеонович, пора определяться! Мы с кем?…
– А вы, Николай Михайлович, насколько я понял, уже определились? – прищурился Клембовский.
– Так точно! – по уставу ответил Потапов. – Быть руководителем России, бороться с англосаксами и остаться при этом в живых – очень сложное искусство. Поэтому я намерен подать рапорт в новую армию Сталина. А вы?
– Экий вы торопыга! Может не стоит пороть горячку? Все-таки мы в одних окопах сидели бок о бок с англичанами почти три года, а вы им уже войну объявляете. Разумнее дать возможность объясниться, предоставить, так сказать, второй шанс…
– Простите, Владислав Наполеонович, – вмешался Едрихин, – иногда давать второй шанс значит подарить еще одну пулю тому, кто первый раз в вас не попал, потому что промахнулся.
– Тогда разрешите следующую коллизию, – Клембовский подошёл к Потапову вплотную. – Мы, по настоятельной просьбе генерала Бонч-Бруевича и его революционного брата, совсем недавно приняли решение о содействии большевикам. Как вы знаете, им благоволят и наши союзники. Однако в последние несколько дней мы наблюдаем резкое размежевание в руководстве партии, неожиданное выдвижение на первый план малоизвестного революционера Сталина и резкое недовольство его активностью заграничным бюро. Дело идет к открытому конфликту. На чью сторону в таком случае мы должны встать?
– На сторону России, – вздохнул Потапов. – Партии пусть разбираются со своими внутренними делами без нас. У них своя работа, а у нас своя – Родину защищать!
– Каков наглец, а! Мерзавец! Так беспардонно и грубо! – депутат Государственной Думы от партии кадетов, обычно степенный и представительный Андрей Иванович Шингарёв метался по опустевшей казарме Волынского полка, как лев в клетке. Сюда доставили всю Думу почти в полном составе.
– Не понимаю, чем вы недовольны, – пробуя рукой продавленную кровать, меланхолично отозвался меньшевик Чхеидзе, – все присутствующие проголосовали за войну до победного конца. Сталин объявил, что каждому, желающему продолжать военные действия, он даст возможность лично участвовать в этом процессе. Как видите, обещание своё выполняет. Солдаты ехать на фронт не желают, – он обвёл рукой пустую казарму, – учебные роты распущены по домам, а наша с вами задача – заменить их, показать личным примером с оружием в руках, как надо любить Отечество.
– Не паясничайте, сударь! – от возмущения Шингарёв “дал петуха”, - каждый должен быть на своём месте! Мы – управлять, крестьяне – пахать, солдаты – умирать, и никак не наоборот!
– Это почему ещё? – Чхеидзе насмешливо посмотрел на своего думского коллегу, выпрямился, став сразу на голову выше, и, спрятав руки за спину, боднул кадета грудью. – Кто вам выдал доверенность на право посылать других на смерть, заседая в светлых залах и ночуя в теплой постели?
– Вы так ничего и не поняли! – пришел на помощь кадету Родзянко. – Одевшись в шинели и взяв в руки винтовки, мы принесем гораздо меньше пользы, чем в зале заседаний. Надеюсь, вы не будете отрицать, что творящееся вокруг безобразие грозит гибелью не только нам, но и всему государству! То, что мы наблюдаем, называется анархией. Её срочно необходимо обуздать новым революционным законодательством. Мы сможем заменить солдат на фронте, а вот смогут ли они заменить нас? Надо спасать Отечество…
– Еще бы! – Чхеидзе, изобразив строевой шаг, подошёл к председателю Думы вплотную. – Господину Родзянко есть что спасать. Поезжайте, к примеру, в Екатеринославскую губернию. Там тысячи десятин черноземной земли, товарищи! Чья, вы спросите, это земля? Председателя Родзянко, ответят вам. Спросите тогда еще в Новгородской и Смоленской губерниях: чьи это богатые поместья и несметные леса? Председателя Думы Родзянко. А чьи это огромные винокуренные заводы? Чей большой завод поставляет на всю нашу многомиллионную армию березовые ложа для солдатских винтовок по бешеным ценам? Вам ответят – председателя Государственной думы Родзянко! Ну, скажите мне, товарищи, почему же тогда не повоевать председателю Думы Родзянко до победного конца?
– Идите к черту, Чхеидзе! – вспыхнул, как порох Родзянко. – Мне не жалко для Отечества нажитого непосильным трудом, пусть забирают!..
– И заберут, не сомневайтесь! Покопаются напоследок в ваших военных заказах и конфискуют!
– А вы как будто рады случившемуся, – проскрипел презрительно Шингарев.
– О да! – Чхеидзе ехидно улыбнулся. – Видеть, как с ваших физиономий слетает печать величия, когда на выходе из зала заседаний вас встречает военный патруль и препровождает в казарму, чтобы вы делом смогли доказать свои громкие слова – ни с чем не сравнимое удовольствие!
– Мы просто опоздали, – Шингарёв устало опустился на грубый солдатский табурет. – Бунт можно было раздавить ещё на прошлой неделе, ибо весь этот «революционный народ» думает только об одном – как бы не идти на фронт. Сражаться они бы не стали, вмиг разбежались бы. Мы могли им сказать, что Петроградский гарнизон распускается по домам… Надо было мерами исключительной жестокости привести солдат к повиновению, выбросить весь сброд из Таврического, восстановить обычный порядок жизни и поставить правительство не «доверием страны облеченного», а опирающееся на войска…
– Вот и попробовали бы, – иронически бросил Милюков.
– Я хочу видеть эту безумную авантюру, – заметил Чхеидзе. – Как только получите в руки оружие, сразу поднимайте солдатский бунт против большевика Сталина… Или вы рассчитываете, что вам на плечи повесят офицерские погоны, чтобы претендовать на лавры последователя декабристов?…
– Не будьте так строги к Андрею Ивановичу, – обратился к Чхеидзе Милюков, – он такой же патриот, как и те, кто кормит вшей в окопах, просто… испуганный…
Охраняющий думских новобранцев гардемарин Николай Реден, слушая вполуха перепалку интеллигентов, позже записал в дневнике
