Майкл Гир - Люди Волка
Она закрыла глаза и замерла, не в силах ни на что решиться. «Я вовсе не должна заходить к нему. Я могу уйти прочь, ничего не говоря».
— Входи же, — мягко подтолкнул ее Издающий Клич. Собравшись с силами, она отдернула занавес и вошла. Яркий огонь сверкал в закопченной яме. Сновидец сидел у костра. Он взглянул ей в глаза — и она застыла на месте. Пламя бросало красноватые отблески на его лицо, превращая его рыжеватую кожаную рубаху в багряную мантию. Его длинные волосы спадали вниз по широкой груди, касаясь земли.
— Я слышал, ты, в сущности, управляешь лагерем, — сказал он. В голосе его слышались тепло и забота.
Она пожала плечами, заставив себя отвлечься от него, от того, кто прежде был ее Бегущим-в-Свете, и подумать о Народе.
— Труднее всего держать в узде воинов Вороньего Ловчего. Самые молодые все еще не оставили мысли сходить набегом на Других.
— А что Другие?
— Сколько известно, они заняты осенней охотой. Запасают мясо на зиму.
— Может, присядешь? — пригласил он. Она опустилась на шкуру карибу. Каждая мышца ее была напряжена, руки беспокойно дергались. Она поглядела на него. За последние месяцы его могучее тело достигло, казалось, совершенства. В каждом движении сквозили величие и благородство. А глаза… даже когда он глядел прямо на нее, казалось, что он смотрит куда-то в пространство.
— Я одобряю все твои распоряжения. Я знаю, что Четыре Зуба у тебя как кость в горле, но Издающий Клич и Поющий Волк во всем тебя поддерживают. Я не знал… — он печально улыбнулся, — не знал, что делает с человеком Вещий Сон. Как он сжигает ум, и тело, и душу. Иначе я был бы в силах помочь тебе.
— Я знаю, — прошептала она. Сердце ее колотилось. «Если бы я только могла коснуться тебя…»
— Спасибо тебе за твою заботу о Народе.
— Что дальше? — спросила она, стараясь говорить твердым голосом и не думать о своих личных горестях.
Он внезапно нахмурился:
— Надо уходить на юг так быстро, как только можем. Больше ничего сказать не могу, только знаю — на горизонте большие беды.
— Большие беды?
— Да. — Он прикусил губу. — Противоположности сходятся воедино. Силы равны. Они соединяются…
— Что ты хочешь сказать?
Он отклонился назад и задумчиво скрестил пальцы.
— Сон словами не объяснить. Она кивнула. Все же ей было совершенно непонятно, о чем он толкует.
— Ты больше не будешь есть эти проклятые грибы? Он посмотрел на нее. Глаза его горели странным огнем.
— Еще раз. На той стороне. Когда противоположности соединятся. Потом все.
— Что — все?
Он удивленно глянул:
— В каком смысле — что?
— Станешь ли ты… — Она запнулась и, крепко зажмурившись, закончила:
— Станешь ли ты когда-нибудь нормальным человеком?
Он насмешливо прищурился:
— Нормальным?
Они помолчали. Пусть он разберется в себе, решила она.
— Ты сможешь опять любить? — в отчаянии спросила она. Нервы ее напряглись, как тетива атлатла. Улыбка осветила его лицо.
— Я люблю всех и все, Пляшущая Лиса. Видишь ли, это часть Единства. Я…
— Ах… — Тупая боль обожгла ее изнутри. Он опять улыбнулся. Его совсем еще юное лицо глядело на нее мягко и понимающе.
— Ты спрашиваешь меня о другом, не правда ли? Чувствую ли я особую любовь к тебе — такую же, как прежде? — Он покачал головой. — Это чувство — ненастоящее. И оно убило Цаплю. Она никогда не позволяла себе идти до конца. Самая сердцевина ее духа не смогла очиститься. Стать пустотой, ничем.
Она развела руками:
— Это звучит как нелепица какая-то.
— Нелепица? Хорошее выражение. Здесь и в самом деле нет никакого смысла. Здесь нет тебя и меня. Черного и белого. Здесь вечно пульсирует Единое — и Ничто. — Он участливо поглядел на нее:
— Понимаешь?
— Понимаю, — ответила она. Но ничего она не понимала!
— Я люблю тебя больше, чем прежде, — нежно сказал он, коснувшись ее руки. — Потому что теперь я не… не хочу тебя.
— Не хочешь…
— Я знаю твою душу до глубины. Она чиста и прекрасна. И моя такая же. — Он развел руками и глубоко вздохнул. — Все одинаково. Все едино. Люди хотят только того, что отлично от них. А мы с тобою — одно.
Смущенная и растерянная, она глубоко вздохнула и встала.
— Как я понимаю, ты согласен со всеми моими распоряжениями в лагере? С тем, как ведутся работы?..
— Никто не справился бы с этим лучше, чем ты. Она пошла к пологу. Там она остановилась и, обернувшись, сказала:
— Прошлой ночью был небольшой снегопад. Вода, что замерзла в бурдюках, на следующий день не оттаяла. Я думаю, пора вести старейшин к ледовому ходу. Ты сам поведешь их?
— Я сделаю все, что ты захочешь. Она хмуро улыбнулась.
— Едва ли, — прошептала она, выходя за подог. Камнем легли ей на сердце слова Сновидца. Но она
Не говоря ни слова, шла через лагерь. Надо было жить!
А в ее руках — судьба целого Народа.
В чуме было темно. Из-за полога пахло осенней сыростью. Десятки человек с возбужденными, растерянными, раскрасневшимися лицами окружали догорающий огонь.
— Я сам не знаю, что случилось! — жалобно защищался Морж. Он стоял в дальнем углу; плечи его тряслись, он молча всхлипывал. — Я чувствовал себя как обычно, и вдруг…
— И вдруг ты уснул и дал Врагу унести Шкуру! Ледяной Огонь скрипнул зубами и гневно погрозил кулаками дверному пологу, сотрясающемуся на ветру.
— Во имя всего… — Он горько покачал головой. — Когда я ушел, ты был в порядке. Мы говорили об охоте, о том, будут ли Другие затевать новые набеги, когда мы убьем и закопаем в землю их вождя. А потом я спросил тебя, хорошо ли ты себя чувствуешь. Ты сказал:
«Конечно!» — и добавил: «Он будет в целости и сохранности!» И засмеялся. А я ушел спать — в чум Красного Кремня.
Морж опустил глаза. Ему нечего было возразить. В сердце Ледяного Огня вдруг вспыхнула жалость. Приходится ни за что ни про что ранить и унижать этого достойного воина…
— Но ведь был не только Морж, — напомнил Желтый Бычок, глядя на четырех молодых воинов, сидевших у стены повинно склонив головы. — Лучшие из наших юношей! Эти… эти… — Он не смог закончить, его била гневная дрожь. В конце концов он просто повернулся к несчастным сторожам спиной.
Ледяной Огонь расхаживал по узкому проходу в середине чума.
— Все это сейчас уже не так важно.
— Не важно? — возмущенно спросил Конский Загонщик. — Враг похитил Белую Шкуру! Скажи мне тогда, что важно?
— Вернуть ее назад! — закричал Ледяной Огонь. Он обернулся. Он редко повышал голос — это произвело впечатление на людей. Все — мужчины, женщины, дети — глядели на него. Они ждали, потрясенные величайшим горем, которое только могло свалиться на Мамонтовый Народ. Он передернулся, чувствуя, как их боль касается самого его сердца. Но у него не было другого пути, чтобы заставить их идти к югу. Конский Загонщик воздел руки к небу:
