Фрэнк Йерби - Сарацинский клинок
Пьетро, знакомый с обычаями восточных владык, не удивился роскошной трапезе, которую устроил им Малик аль Камил. Но все остальные были поражены. Даже Фридрих. Однако император оказался достаточно умен, чтобы не выказать своего удивления. После пира пошел разговор на самые разные темы, доступные и недоступные человеческому воображению. Прошло немало времени, прежде чем эти два властелина затронули недавнее покушение на их жизнь. Пьетро пришлось в третий раз рассказывать свою историю.
Аль Камил улыбнулся ему. Это была задумчивая улыбка.
– Значит, – пробормотал он, – аль Муктафи является корнем этого дерева зла? Им следует заняться…
– Великий калиф Аллаха, – обратился к нему Пьетро, – во имя милостивого Бога я прошу вас проявить к нему снисхождение. Он был добр ко мне, а в заговор его втянули помимо его воли другие люди…
Глаза султана оставались задумчивыми.
– Я пощажу его жизнь, – сказал он наконец. – Но значительной части богатства я его лишу. Скажите мне, сир Пьетро, какую награду обещал вам шейх Ахмад? Я полагаю, это интересный момент…
Пьетро сдержал готовый вырваться стон. Задать такой вопрос не пришло в голову даже Фридриху. Пьетро думал, что лучше бы оставить это в тайне. Но калиф ожидал от него ответа.
– Я просил у него рабыню Зенобию, которую вы, господин, могли запомнить, ибо это ее взял в жены шейх Ахмад на ваших глазах, лишь бы не отдать ее вам, как вы хотели…
– Конечно! – рассмеялся султан. – И у тебя хватило смелости потребовать ее!
– Ахмад развелся с ней, мой господин, – сказал Пьетро, – но на самом деле я не хотел получить эту женщину. Это была уловка, чтобы развеять подозрения Ахмада…
– Уловка это была или нет, – сказал аль Камил, – но ты ее получишь! На этом условии я сохраню жизнь Ахмаду…
– Но, ваше величество… – взмолился Пьетро.
– Пьетро, замолчи! – загремел Фридрих. – Наш царственный хозяин слишком добр к тебе! – Он обернулся к султану и улыбнулся. – Мой благородный вассал застенчив, – хихикнул он, – но он принимает ваш подарок!
Пьетро глянул на Фридриха. Было ясно, что императору это представляется самой лучшей, самой изысканной шуткой. Но императору не приходилось иметь дело с Элайн, а Пьетро приходилось. И самое печальное заключалось в том, что все его объяснения не произвели бы на Фридриха ни малейшего впечатления. Для этого наполовину восточного монарха сама мысль, что в таком деле следует учитывать чувства женщины, казалась смехотворной. Его совершенно не беспокоило то, что церковь запрещает многоженство.
Всю дорогу до Иерусалима Пьетро спорил с Фридрихом. На его жалобный возглас: “Что подумает Элайн, сир?” – император отвечал только раскатистым хохотом.
– Ты так долго был мусульманином, Пьетро, – ухмыльнулся он, – и не научился обращаться с гаремом?
Пьетро в отчаянии подумал, что никогда не сумеет ему что-либо объяснить. Я должен буду избавиться от Зенобии – насколько возможно безболезненно. Но и это потребует времени – слишком много времени.
Однако и когда они прибыли в Акру и стали готовиться к отплытию, Пьетро не знал, как разрешить эту проблему, наполовину комическую, наполовину трагическую. У него оставалась одна надежда – что караван, с которым должны привезти Зенобию, задержится и прибудет после того, как они отплывут.
Каждая задержка вызывала у него раздражение. А Фридрих не торопился. Он грузил своего слона, жирафа, чистокровных кобыл и несколько жеребцов, чтобы обслуживать их, леопардов для охоты – и два десятка бесподобно красивых девушек-рабынь, подарок аль Камила.
Император вез с собой и еще один подарок – от некоей прекрасной сирийской дамы – Фридриха Антиохийского, еще одного своего сына, которому исполнилось два месяца.
Они совершили еще одну короткую поездку в Иерусалим, и Фридрих развлекался тем, что посетил все запретные для иноверца мусульманские святыни. Под куполом мечети Сакра он вслух прочел надпись: “Салахэтдин очистил этот храм от людей, верящих в многобожие”.
– А кто эти люди, верящие в многобожие? – спросил он, прекрасно зная, кого имеют в виду сарацины под этой формулой.
Кади с некоторым смущением объяснил, что имеются в виду христиане с их Богом, единым в трех лицах.
– А эта решетка зачем? – показал пальцем Фридрих.
– А это защита от воробьев, господин…
– И тем не менее, – рассмеялся Фридрих, – Аллах пустил к вам свиней!
Пьетро чуть не поперхнулся. Он-то хорошо знал, что сарацины называют всех христиан свиньями…
Не все мусульмане были высокого мнения об императоре. Один из них, глядя на его безбородое лицо и низкорослую фигуру, хмыкнул:
– Если бы он был рабом, я не дал бы за него и двух сотен драхм!
Фридрих только рассмеялся и проследовал своей дорогой.
Когда они вернулись в Акру, пришло послание от султана с вложенной в него запиской, которую он получил от Ордена Тамплиеров. “Теперь, – писали они, – у вас есть шанс захватить этого осквернителя твоих Святых Мест и наших”.
Пьетро понимал, что Фридрих никогда этого не забудет и не простит тамплиерам. Не простит он и Папе Григорию, который открыл против него военные действия дома и послал своего легата объявить отлучение самим камням Виа Долорозы и наконец даже самому храму Гроба Господня. Люди осеняли себя крестом, бледнели и шептали:
– Святая Мария! Что с нами будет? Он наложил запрет и на гробницу!
Караван из Каира прибыл в самый день их отплытия. Фридрих был уже на борту корабля со своим слоном, который очень развлекал его, и танцовщицами, оставив только Ибелина в качестве управителя этих земель, пока он не пришлет своих чиновников. Пьетро был вместе с ним, когда два евнуха доставили на борт плотно закутанную в покрывало женщину.
– Дай-ка мне посмотреть на нее! – загремел Фридрих.
Но Пьетро слышал только тихие всхлипывания под покрывалом.
– Умоляю! – шептала Зенобия. – Именем Богоматери, Пьетро, не надо! Не открывай моего лица!
Голос ее звучал странно. Он настолько изменился, что Пьетро с трудом узнал его.
Фридрих очень веселился. Пьетро увел Зенобию в свою комнату.
– Что тебя тревожит, любовь моя? – спросил он.
Она застонала. Это был стон боли, настоящей физической боли.
Он протянул руку к ее покрывалу. Она отскочила с криком:
– Пьетро, нет! Во имя моей любви, не надо!
– Почему, Зенобия? – прошептал Пьетро.
– Мое лицо! – всхлипнула она. – Мое лицо… о Святой Боже… мое лицо!
– Дай мне посмотреть, – потребовал он.
– Нет… я не могу… я не могу видеть, как ты… о, господин моей души… как ты содрогнешься от ужаса, увидев, во что я превратилась…
