Роберт Лоу - Белый ворон Одина

Он не успел добавить привычную присказку про свою старую бабку, поскольку в нашем кругу появилось новое лицо. Никто не заметил, когда именно подошел Добрыня. Неизвестно, слышал ли он рассказ Олава, и если слышал, то как к нему отнесся. Сам Добрыня ничего не сказал, просто сделал мне знак отойти в сторону.

Я последовал за ним, мучимый дурными предчувствиями. За моей спиной раздавались смех и оживленные голоса: люди принялись обсуждать услышанную историю. Побратимы прекрасно поняли смысл притчи и горели желанием объяснить его остальным.

— Князь решил немедленно уходить в Белую Вежу, — тихо сообщил мне Добрыня, назвав Саркел привычным русским именем. — Мы заберем лошадей, чтобы тащить подводы с серебром. И еще одна лошадь понадобится для повозки с припасами. Князь надеется разжиться в Белой Веже новыми телегами с лошадьми и затем вернуться сюда. Абрахама и Морута я послал вперед, чтобы они разведали, как обстоят дела в крепости.

Я вынужден был признать правильность такого решения. Прежде чем ехать в Белую Вежу, требовалось разузнать, какой прием окажут юному князю местные жители. Со смертью Святослава многое изменилось. И не факт, что пограничная крепость — в недавнем прошлом принадлежавшая хазарам — сохранит верность сыновьям погибшего владыки. А если и сохранит, то, скорее уж, киевскому князю Ярополку, а не маленькому мальчику из далекого Новгорода…

Я высказал эти соображения Добрыне. Старый лис степенно кивнул в ответ и хитро усмехнулся:

— Я знаю степняков. Они будут верны тому, кто больше заплатит. И потом, как ни крути, Владимир все же Святославов сын. Защитники крепости побоятся с ним ссориться и дадут нам все, что запросим. Мы обновим наши припасы и возьмем столько лошадей, сколько потребуется для полновесного обоза. После этого вернемся сюда и загрузим телеги тем серебром, какое удастся поднять из гробницы Аттилы. Полагаю, к тому времени лед на реке уже вскроется. Так что мы сможем добраться до Меотийского озера на лодьях.

Ага, понятно — урвать кусок пожирнее и сразу же смыться. Такой тактики придерживались все морские разбойники, и, судя по всему, Добрыне удалось убедить племянника, что это наилучший образ действия. Собственно, кто бы спорил… Все равно мы не в состоянии вынести все содержимое гробницы. Да если честно, нам хватило бы и того, что уже есть. Но, к сожалению, тут возникает осложнение. После того как князь Владимир объявится в Белой Веже, месторасположение могильника Аттилы перестанет быть тайной. И от желающих поживиться за чужой счет не будет отбоя. Они слетятся на этот островок стаями стервятников, и тогда драка станет неизбежной.

Тем не менее я кивнул в знак согласия. Но добавил по возможности твердо:

— Не ранее, чем я отыщу Коротышку Элдгрима.

Добрыня неодобрительно покряхтел. Я понял, что он намеревался выйти с первыми рассветными лучами, и моя идея поисков побратима — который совершенно очевидно, с его точки зрения, был мертв — казалась ему пустой потерей времени. По правде говоря, я и сам так думал. И, уж тем более, меня не волновала судьба Брондольва Ламбиссона, затерявшегося где-то среди гор серебра. А мысль о жутком призраке Хильд, который, возможно, бродит в мрачном подземелье, вгоняла меня в откровенный ужас. Я готов был согласиться с Добрыней — плюнуть на все и с утра пораньше отправиться в Белую Вежу. Однако Коротышка Элдгрим и, пуще того, боязнь нарушить данный обет толкали меня под землю.

Добрыня размышлял совсем недолго, затем с улыбкой кивнул. Мы скрепили наш договор рукопожатием, и новгородец потопал обратно к своему маленькому орлу. Князь Владимир даже не обернулся в его сторону, он смеялся и оживленно беседовал с Сигурдом. Воронья Кость тоже успел перейти к их костру и теперь сидел рядом с дядькой. Там же маячил и Квельдульв, который мне очень не нравился.

И наш бывший Козленок, ныне Иона Асанес, который нравился мне все меньше.

16

Спустившись в подземелье, мы очутились в настоящем ледяном царстве. Здесь было так холодно, что, пожалуй, действительно пламя в костре замерзло бы — как некогда пообещал Финн. Только теперь нам представилась возможность в полной мере ощутить блистающую и необузданную мощь Великой Белой Зимы. По-моему, даже Финн ее прочувствовал, пока спускался вниз по веревке, зажав в зубах неизменный «римский костыль» и освещая себе путь при помощи смоляного факела.

Я дожидался побратима внизу с точно таким же факелом. В другой руке я сжимал свой рунный меч, ибо никакая сила не заставила бы меня спуститься в гробницу невооруженным. Отблески огня превращали заиндевевшие стены подземного зала в искрящиеся и сверкающие поверхности — мне невольно вспомнились солнечные блики на морских волнах. Наконец мы двинулись вперед, настороженные и готовые к чему угодно.

Я уже бывал здесь прежде. Финн же попал впервые и, судя по всему, был поражен. Не могу сказать, что он разинул рот от изумления… но челюсти его сами по себе разжались, и «римский костыль» упал на замерзший пол. Я невольно съежился, ожидая страшного грохота, усиленного множественным эхом. Но ничего подобного не произошло: это проклятое место поглощало не только свет, но и звуки. Финн заметил отсутствие «костыля», лишь когда попытался перевести дух.

Мы невольно оглянулись на длинную веревку с навязанными узлами, по которой спустились в подземелье. Она уходила вверх и упиралась в небольшой клочок светло-серого рассветного неба. Весь мир живых в настоящий момент свелся для нас к этому крохотному невыразительному клочку света. Здесь же, внизу, безраздельно властвовала смерть. Она ухмылялась нам с огромного серебряного трона, покрытого инеем, словно проказной коркой. Я помнил этот трон. Он внушал мне такой страх, что я едва заставил себя взглянуть в ту сторону.

То, что я там увидел, мне сильно не понравилось. Поверх выцветших, некогда роскошных парчовых одеяний лежала груда костей, увенчанная древним черепом. Аттила, повелитель гуннов, приветствовал нас зловещей ухмылкой.

— Это Эйнар? — с трудом выдохнул вопрос Финн.

Губы его дрожали и, подозреваю, не только от здешнего холода.

Я молча покачал головой, разглядывая еще одну кучу разрозненных костей, сваленных у подножья трона. Часть из них принадлежала несчастной Ильдико — дикарке, убившей Аттилу в их первую брачную ночь. Прошло пять столетий, а пожелтевшие кости — пястные и часть предплечья — по-прежнему свисали с ржавых оков. Насколько я знаю, девушку живьем приковали к трону, чтоб она навечно осталась со своим супругом.

В остальных костях я признал останки Эйнара Черного. Крупный череп с несколькими прядями тускло-черных волос — все, что осталось от роскошной гривы цвета воронового крыла — явно принадлежал нашему бывшему предводителю. Я кивком указал на него Финну, и тот, на всякий случай зачуравшись, шагнул вперед.