Глин Айлиф - Царь Итаки
— Мент, ты — предатель! — прошипел воин со шрамами на лице.
Мент ответил ударом меча. Противник парировал этот поспешный удар, и молодому человеку пришлось раскрыться, но в узком проходе воин со шрамами не смог воспользоваться преимуществом и нанести удар по открытому корпусу перебежчика. В отчаянии он ударил Мента кулаком в живот, и тот стал судорожно хватать ртом воздух, согнувшись у стены. Но до того, как воин со шрамами смог его прикончить, один из вооруженных спартанцев вмешался и воткнул меч ему в нижнюю часть живота. Тафианин упал, крича в агонии. Он получил смертельную рану.
Хотя двоих оставшихся в живых стражников отогнали назад, они явно не собирались сбегать в безопасный двор. Вместо этого оба стояли плечом к плечу, подняв мечи, и мрачно улыбались при мысли о сражении до самой смерти. Одиссей подхватил оружие их умирающего товарища, готовый ответить на вызов, но до того, как он начал наступление на поджидающих тафиан, между ними и Одиссеем встал Мент и посмотрел на своих соотечественников.
— Присоединяйтесь к нам, — сказал он. — Мы прибыли сюда служить Эвпейту, а не Политерсу. Не будет никакого бесчестья, если вы сложите оружие и откажетесь сражаться. А завтра мы сможем вернуться на нашу любимую родину.
Наемники смотрели на него с упреком в глазах. Они были воинами — гордыми мужчинами, которые готовы умереть в битве. К тому же, стражники предпочитали более жесткий стиль руководства Политерса, а не мягкую нерешительность Эвпейта, они намеревались сражаться за нового царя Итаки. Один из них плюнул в пыль у ног Мента.
Не теряя времени, Одиссей бросился на них, одним ударом отрубив первому руку, державшую меч. Ошеломленный воин упал на спину, сжимая кровоточащую рану, и Одиссей прикончил его одним уколом в горло. Со вторым схватился спартанец и быстро его убил. Победитель наслаждался местью за ту бойню, которую устроили сотоварищи тафианина в предыдущий день. Воин с изрезанными шрамами лицом все еще стонал, но его быстро добили, однако Мент настоял, чтобы они оставили жизнь тому тафианину, который лежал без сознания после удара кулака Диокла.
Пока они связывали его руки и ноги ремнями, снятыми с его же мертвых товарищей, Одиссей объяснил отчаянное положение у ворот.
— Мне не хочется сражаться против моих соотечественников, — признался Мент, вставляя кляп в рот пленника. Это был кусок материи, оторванный от окровавленного плаща. — Но я точно также ненавижу Политерса и то, что он использует хороших воинов для дурных целей. И вообще неправильно их использует! Если я помогу вам открыть ворота, то, возможно, боги приведут некоторых из них в чувство, и они присоединятся к нам в борьбе против нашего истинного врага.
Одиссей подумал о двух противниках, которых они только что убили, и засомневался, что многие тафиане перейдут на другую сторону. Может, этого не сделает вообще никто. Они слишком гордые, даже для греков. Но царевич Одиссей радовался тому, что Мент сохраняет ему верность, и знал — если тот поможет им открыть ворота, то у них все еще остается слабый шанс на победу. Однако его беспокоило кое-что еще, и Лаэртид больше не мог сдерживаться.
— Диокл, где Пенелопа? Я знаю, что она была с вами, когда на лагерь напали.
— Ее схватили вместе с нами, но нас разделили, как только доставили на территорию дворца.
— Значит, у меня нет выбора, — объявил Одиссей. — Диокл, я хочу, чтобы ты с твоими людьми открыл ворота. Антифий и Мент отправятся с тобой. Тафиане не ожидают атаки изнутри дворца, поэтому у вас будет преимущество. Вы появитесь неожиданно, но все равно придется открывать ворота и удерживать их, пока до вас не доберется Галитерс. Когда он это выполнит, вы должны сделать все возможное, чтобы разгромить тафиан во дворе. Мы же с Ментором отправимся на поиски Пенелопы. Никакая победа не принесет мне радости, если моя жена пострадает. Поэтому я должен быть уверен в ее безопасности. Затем, если где-то удастся найти нового царя, я разберусь с ним. Но вначале я должен найти, где держат Эвпейта.
— Он был с нами на складе, вон там, внизу, — сообщил Диокл, указывал на коридор, из которого появились спартанцы. — Не пожалей его, Одиссей…
— Пусть боги будут с вами, — только и ответил царевич. Затем они с Ментором отправились на поиски человека, который принес столько зла и проблем Итаке.
Коридор освещался единственным факелом, который Одиссей снял со стены и взял с собой на склад. Мгновение он ничего не видел, кроме огромных глиняных сосудов среди мигающих теней, отбрасываемых пламенем. Затем глаза двух воинов привыкли к темноте, и они различили человека в дальнем углу. Тот сидел на полу, расставив вытянутые ноги перед собой. Они подошли поближе, Одиссей поднял факел, а человек в углу от этого съежился и попытался уползти от света, хныкая и закрывая глаза рукой.
Это был Эвпейт, хотя от прошлого Эвпейта в нем мало что осталось. Когда-то гордый и упитанный человек сильно похудел. Если раньше он всегда чисто брился, то теперь впалые щеки покрывала редкая бороденка.
Именно этот человек сверг Лаэрта. Его опасался Одиссей, когда вел дворцовых стражников по Пелопоннесу к Спарте. Он опустил факел.
— Пошли.
— А его оставим? — пораженно спросил Ментор. — Ты хотел убить эту крысу на протяжении последнего полугода. Неужели ты сейчас поверяешься к нему спиной? Он заслуживает смерти, Одиссей!
— Может быть, — ответил Одиссей. — Но я не могу убить столь жалкое существо.
Он развернулся, не бросив более ни единого взгляда на бывшего царя. Одиссей вышел со склада в основной коридор. Других там уже не было. Не теряя времени, он бросил факел на пол и достал меч из-за пояса.
— Пошли, старый друг, — позвал он, глядя на ступени, ведущие в царские покои. — Давай доведем дело до конца.
Они поднялись по лестнице на следующий этаж, перепрыгивая через две ступени, и там осмотрели тускло освещенный коридор. Следовало выяснить, нет ли тут стражников. Их не оказалось, и Одиссей с Ментором осторожно направились к тому месту, где ответвление коридора уходило направо. Оба прекрасно знали дворец. Этот поворот вел прямо к царским покоям.
Одиссей родился и вырос здесь. Это была его территория, самое сердце дома, где он сам, его родители и сестра счастливо жили столько времени, сколько он себя помнил. Вид знакомых стен и дверей, потускневших настенных росписей и вытертых ковров на каменных полах внезапно заставил молодого царевича ощутить глубину оскорбления, нанесенного их семье. Он сам был вынужден отправиться в изгнание, отца увезли на северную оконечность острова, мать и сестра оказались пленницами в собственном доме. Их враги тем временем наслаждались едой из кухни Лаэрта, которую готовили и подавали рабы Лаэрта. Иноземцы мылись, одевались и спали в их комнатах. Все это наполнило Одиссея яростью. Он был готов убивать. Сжав меч так, что побелели костяшки пальцев, царевич повернул за угол.
