Симона Вилар - Поединок соперниц
А еще он передал мне письмо с другого конца Англии — от Риган. В свое время мы условились, что будем поддерживать переписку, и с тех пор не прерывали связи, сообщая друг другу новости, делясь планами, а порой просто изливая на пергаменте душу — как раньше в доверительных беседах. В этом письме Риган сообщала, что, проведя положенный срок в послушницах обители Девы Марии Шрусберийской, она приняла постриг и отныне носит имя сестра Бенедикта — в честь святого покровителя монашества. Однако денежный вклад, который она внесла при поступлении в монастырь, показался недостаточным аббату, патрону обители сестер в Шрусбери, и теперь он настаивает, чтобы сестра Бенедикта отписала аббатству также и свои маноры — Орнейль, Тависток и Круэл. Знатной даме, удалившейся от мира, так и следовало бы поступить, однако в случае с Риган все обстояло сложнее. Права на эти владения имел также и Гай де Шампер, ее брат, объявленный вне закона рыцарь. И хотя никто не ведал, где он, известий о смерти сэра Гая не поступало, а раз он жив, эти владения должны достаться ему — разумеется, если опальному рыцарю будет даровано прощение.
В этом я весьма сомневался, ибо уже знал причину, по которой Гай де Шампер впал в немилость. Поистине этот человек был рожден, чтобы притягивать к себе неприятности. Раз восстановив свое положение, он снова угодил в немилость, став любовником императрицы и врагом короля. Поэтому особой надежды на то, что сэр Гай предъявит права на родовые маноры, не было.
Риган просила совета, как ей поступить, но я находился в затруднении. Здесь нужно было отыскать лазейку, позволяющую обойти закон. Я невольно вспомнил о Бэртраде, которая отменно разбиралась во всех этих тонкостях и могла предложить что-нибудь дельное. Однако, думая о супруге, я чувствовал только холодную тяжесть в душе. Хотя нам предстояло и далее жить в супружестве, я надеялся, что наши встречи будут как можно более редкими.
На следующий день я направился в Гронвуд.
Как славно было скакать в окружении свиты, видеть по пути знакомые лица, слышать радостные приветствия! Был июль, и природа благоденствовала. Дневная жара сменялась ночными дождями, хлеба стояли по грудь, луга пестрели цветами, а над ними в лучах жаркого солнца дрожало легкое марево. Вдоль дороги то и дело попадались добротные усадьбы, высились частоколы бургов, в селениях и на хуторах йоменов зеленели высокие кровли, крытые свежим тростником.
Свои земли я узнал еще издали, заметив вращающиеся крылья ветряных мельниц. Во всем графстве у меня одного, вопреки обычаю, мололи ветром, и надобно сказать, что это нововведение сразу же начало приносить неплохой доход. Помол обходился дешевле, а многие крестьяне съезжались только ради того, чтобы поглядеть на диковину с крыльями, и отчего ж было не прихватить с собой мешок-другой ячменя?
Потолковав с мельниками, я снова пришпоривал коня. К дороге с пастбищ сбредались овцы — с длинной волнистой шерстью и настолько разжиревшие и обленившиеся при таком обилии кормов, что едва давали проехать всадникам. Мы миновали лес, и наконец-то перед нами открылся Гронвуд — мое творение, моя крепость, моя гордость. В лучах солнца светлые башни казались золотистыми, они величаво реяли над округой, отражаясь в зеленоватой глади реки Уисси.
Я был дома и чувствовал себя почти счастливым.
В замке меня встретили с шумным восторгом. Пенда вышел мне навстречу, и мы обнялись — не как господин и слуга, а как близкие люди. Я невольно обратил внимание на то, как он изменился. Это был уже не прежний лохматый воин-сакс — теперь Пенда выглядел солидно. Его космы были аккуратно подстрижены и даже подвиты; одежда, хоть и непритязательного покроя, сшита из дорогой материи и превосходно подогнана.
— Ну как там дела у нас, в Святой земле? — улыбаясь из-под кустистых бровей, спросил мой бывший раб, а ныне сенешаль [73]Гронвудских владений. И похоже, эти дела его не особенно интересовали, потому что он тут же перешел к тому, что входило в его нынешние обязанности: — Поскольку миледи нет в замке, я распорядился, чтобы одна из ее дам прибыла в Гронвуд, дабы все приготовить к вашему приезду.
При этом он сильно покраснел, а я постарался подавить улыбку. Понял: вызванная им дама не кто иная, как Клара Данвиль.
Так и было — Клара собственной персоной появилась на ступенях у главного входа, чтобы по традиции поднести хозяину замка кубок вина. Она пополнела, став похожей на холеную, заласканную хозяевами кошечку. При этом женщина лукаво улыбалась; ее черные косы были уложены на французский манер — петлями вдоль щек.
— С возвращением, милорд, — улыбнулась она на мой откровенно разглядывающий ее взгляд. — Не желаете ли освежиться с дороги? Я велела нагреть воды в купальне.
Обычай требовал, чтобы господина, вернувшегося после долгой отлучки, мыла сама хозяйка, и Кларе предстояло исполнить и эту обязанность. И она прекрасно с этим справилась. В купальне — горнице с низким потолком и камином во всю стену — уже все было готово. На скамье в ряд стояли кувшины с горячей водой, на ларе было сложено белье, рядом висела чистая и выглаженная одежда. У камина виднелась огромная дубовая лохань, опоясанная обручами из начищенной меди, — над нею поднимался пар. Влажный воздух был насыщен ароматом розмарина и ромашки.
Я остался доволен и похлопал Клару по щеке.
— Толковая девочка!
Раздеваясь, я подумал о том, как вела бы себя Бэртрада, окажись она на месте Клары. Обычно моя супруга краснела, отворачивалась и швыряла опустевшие кувшины, пока я, сжалившись, не отпускал ее. А вот Гита… шаловливая и нежная маленькая послушница скоро научилась находить удовольствие в этой процедуре. Здесь, в этой купальне, мы сплетались в объятиях, а потом она забиралась ко мне в лохань, мы мыли друг друга, беседовали и ласкались… и сами не замечали, как снова начинали предаваться любовным утехам. Суровое монастырское воспитание Гиты не мешало ей быть свободной и чувственной. Она доверяла мне, и ее целомудрие быстро отступало, когда мне на ум приходила та или иная любовная фантазия.
Эти воспоминания неожиданно возбудили меня. А тут еще руки Клары, намыливая мои плечи, спину, живот, оказались такими ласкающими. Я заметил ее быстрый взгляд из-под ресниц — в нем был явный вызов. Я улыбнулся ей, она же склонилась, не прекращая меня мыть, ее рука скользнула под воду, и я втянул сквозь зубы воздух, чувствуя ее смелое прикосновение, ее ласку. Ах, чертовка! Конечно, я понимал, что в своем желании услужить Клара не совсем бескорыстна. Леди Бэртрада часто обижала ее, и Клара была бы не прочь добиться моей благосклонности, а с ней и защиты. Я видел ее влажные, прилипшие к вискам завитки черных волос, скользнул взглядом по пышной груди, заметил, что там, где льняная ткань лифа намокла, отчетливо проступают темные круги сосков. И неожиданно взял ее ладонью за затылок, притянув к себе. Ее яркие улыбающиеся губы тут же раскрылись навстречу моим.
