Умирающие и воскресающие боги - Евгений Викторович Старшов
Последнее требует комментария: убитый Гунь в образе бурого или желтого медведя (беда в том, что один и тот же иероглиф обозначает и медведя, и черепаху, поэтому и выходит, что медведь порой плавает в пучине, а черепаха шастает по лесам) отправляется к западным шаманам (тем самым, что воскресили Яюя), чтобы те воскресили его. Однако по пути Гунь видит голодающий от наводнения народ, и он учит людей сеять черное просо и собирать горные травы для пропитания – т. о., он предстает посмертным культурным героем. О том, чем завершилось его путешествие, сведений не осталось. Как заключает Юань Кэ: «Допустим, что Гунь превратился в желтого дракона, который погрузился в пучину. Этот дракон, по нашему представлению, передал всю свою чудесную силу сыну, а сам стал обычным драконом, ничего божественного в нем уже не было. Сведений о судьбе Гуня, после того как он уплыл в бездну, не сохранилось. Весь смысл его дальнейшего существования состоял в том, что он мог видеть собственными глазами, как его сын продолжал его дело и спасал людей, тонувших в море страданий».
Возможно, что Гунь – то же, что и бог северного ветра Юй-цян, поскольку последний пребывал в двух ипостасях: как божество ветра – в виде птицы с человечьей головой, как божество моря – в виде рыбы с человечьей головой. При этом он мог быть и чисто огромной доброй рыбой, северным китом по имени Гунь (!), и злобным (почему-то именно так, наверное, потому, что, по поверьям китайцев, северный ветер приносит мор и смерть) фениксом.
На этом заканчивается наша «китайская» глава, несомненно, содержащая в себе немало зародышей будущих исследований. Пока же осталось выразиться словами пятого чаньского патриарха и наполовину тезки Хун-Жэня (600–674 гг. н. э.): «Если я ввожу вас в заблуждение, то да окажусь я в будущем в восемнадцати адах. Я призываю небо и землю в свидетели: если учение, изложенное здесь, неверно, то пусть в каждой из последующих жизней меня пожирают тигры и волки» («Трактат об основах совершенствования сознания»).
Глава 10
Скандинавские Один, Фрейр и Бальдр
Скандинавская мифология стоит особняком от прочих из-за своего возвышенного и необычано кровавого трагизма – недаром ее ценили немцы XIX в., в первую очередь, Рихард Вагнер, поначалу столь обожаемый Фридрихом Ницше. Композитор не только создал знаменитый цикл опер на основе германских мифов, но даже сам написал к ним либретто, сотворив своеобразную редакцию северного эпоса. Его «Кольцо нибелунга» прекрасно читается как литературное произведение! Правда, нельзя забывать и о том, к чему в итоге привело слияние вагнеровско-ницшеанской идеи «сверхчеловека» и увлечения лидеров Третьего рейха фатализмом скандинавских мифов – к идеологии и символике фашизма. Фатализм северных богов и героев, конечно, потрясает и достоин всяческого уважения: ведать грядущую гибель свою и, несмотря на это, делать, что должно, не увиливая от кровавого конца, уготованного и людям, и богам-асам, и духам-ванам, и великанам-хримтурсам, и карликам-цвергам… Всем обитателям девяти миров, расположенных на ветвях Мирового древа Иггдрасиль, корни которого день и ночь гложет дракон Нидхгегг…
Бессмертие скандинавских воинов тоже кроваво: умерев с мечом в руке и попав в золотой дворец верховного бога Одина (и то, и другое – при посредстве воинственных дев-валькирий), они и там ежедневно сражаются насмерть, а потом воскресают, и те же валькирии уже поят их пивом, медом и брагой из черепов некогда поверженных ими врагов и дико пляшут, голые и потные, после чего ублажают воинов… И съедаемый на этих пирах волшебный вепрь Сехримнир тоже каждый день воскресает. Но это все до времени – в последней битве богов с великанами погибнет и Один, и его покойницкая дружина.
Один на Слейпнире. Иллюстрация из исландского манускрипта
Функции валькирий как духов битв и психопомпов (т. е. проводников душ умерших на тот свет, подобно греческим нимфам, сиренам и древнейшим гарпиям – подробнее см. нашу работу «Древняя Ликия») очевидны, хотя некоторые подробности размыты. В частности, не совсем ясно, избирали ли они сами души убитых (см. ниже: «Нам выбирать, кто в сече погибнет»), или лишь послушно исполняли приказ Одина (сразу вспоминается история Брюнхильд, «разжалованной» в смертные за то, что пожалела молодого красавца Агнара, приговоренного Одином, и убила его противника-старика Хьяльгуннара). Как осуществлялось убийство – тоже неясно. Считается, что валькирия хранит воина, до поры до времени отводя от него смертельные удары, но, когда приспеет срок, либо попускает получить роковой удар, либо даже сама наносит его копьем. Есть вещи и пострашнее, часто «опускаемые» из-за несоответствия ложно понимаемой эстетике. Суть работы валькирий в следующем: обходя поле боя, они вытаскивали из мертвецов кишки и под утробное пение плели из них сеть. Когда она была готова, они с усилием разрывали ее, и тогда души убитых могли отправляться в мир иной (здесь без особого труда – только с поправкой на скандинавскую мрачность – можно видеть древнегреческий сюжет о мойрах – Клото, Лахесис и Атропос: одна прядет нить человеческой жизни, другая ее тянет, третья обрезает; их ближайший северный аналог – три норны-предопределительницы: Урд (прошедшее), Верданди (настоящее) и Скульд (будущее)). Другим вариантом было плетение валькириями из кишок убитых боевого стяга. Уникальным свидетельством является дошедшая до наших дней стихотворная прядь из исландской «Саги о Ньяле», известная как песнь валькирий. Они пели и делали свою страшную ткацкую работу в момент, когда на полях Ирландии при Клонтарфе в Страстную пятницу 1014 г. разгоралось одно из самых кровавых сражений Средневековья (хитросплетения политики привели к тому, что на обеих сторонах были и ирландцы, и викинги).
Соткана ткань
большая, как туча,
чтоб возвестить
воинам гибель.
Окропим ее кровью,
накрепко ткань
стальную от копий
кровавым утком
битвы свирепой
ткать мы должны.
Сделаем ткань
из кишок человечьих;
вместо грузил
на станке – черепа,
а перекладины —
копья в крови,
гребень – железный,
стрелы – колки;
будем мечами
ткань подбивать!
Хьертримуль, Хильд.
Саннгрид и Свипуль,
мечи обнажив,
начали ткать;
сломятся копья,
треснут щиты,
если псы шлема
вцепятся в них.
Мы ткем, мы ткем
стяг боевой;
был он в руках
у конунга юного:
выйдем вперед,
