Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 13
— Было бы кстати, мадам, если б вы дали своему отцу и его друзьям тот же совет, каким вы имели любезность удостоить сегодня утром меня, и убедили бы их оставить меня в покое в моей собственной комнате.
— Если вы хотели тишины и уединения, молодой человек, — ответила Марта, — то вас послали не по тому адресу. С большим успехом вы могли бы искать милосердия в Звездной палате или святости в преисподней, чем покоя в Эльзасе. Но отец мой больше не будет вам надоедать.
С этими словами она вошла в комнату и, заметив раскрытую шкатулку, многозначительно сказала:
— Если вы будете выставлять напоказ подобный магнит, он притянет не один стальной клинок к вашему горлу.
Пока Найджел поспешно запирал шкатулку, Марта обратилась с упреками к отцу, безо всякого почтения выговаривая ему за то, что он водится с таким трусливым хвастуном и жестоким негодяем, как Джек Колпеппер.
— Да, да, дитя мое, — произнес старик, лукаво подмигнув ей и выражая всем своим видом полное удовлетворение собственной хитростью, — я это знаю, знаю, кхе-кхе, но я его обведу вокруг пальца, я их всех знаю и со всеми справлюсь, да, да, я их всех проведу, кхе-кхе.
— Уж ты справишься, отец! — возразила суровая девица. — Только как бы тебя раньше не зарезали — ждать этого уже недолго. Вряд ли тебе удастся прятать от них свое золото, как прежде.
— Мое золото, сплетница, мое золото? — повторил ростовщик. — Увы, не много его, и приобретено оно тяжким трудом — не много и тяжким трудом приобретено.
— Хитрости больше тебе не помогут, отец, — сказала Марта, — да они и раньше не спасли бы тебя, если б хвастун Колпеппер не избрал более простой путь, чтобы ограбить тебя, и не посватался к твоей злосчастной дочери. Но к чему я все это говорю? — прибавила она, спохватившись и пожимая плечами с жалостью, весьма недалекой от презрения. — Он не слушает меня, он думает не обо мне. Не странно ли, что страсть к золоту у него пересиливает стремление сохранить вместе с богатством и свою жизнь?
— Ваш отец, — сказал лорд Гленварлох, который, невзирая на всю неучтивость и резкость Марты, невольно проникся уважением к силе ума и чувств, проявленной бедной девушкой, — ваш отец, как мне кажется, достаточно хорошо владеет своими способностями, когда занимается привычными делами и обязанностями. Удивляюсь, как он не сознает справедливости ваших доводов.
— Природа сотворила его человеком, не ведающим страха, и это бесстрашие — лучшее, что я могла от него унаследовать. С годами у него осталось довольно сообразительности, чтобы ходить по знакомым, протоптанным дорогам, но искать новых путей он уже не способен. Старая слепая лошадь долго еще ходит по кругу на мельнице, хотя и спотыкается на открытом лугу.
— Эй, дочь, эй, пустомеля! — закричал старик, очнувшись от задумчивости; все это время он посмеивался и похихикивал себе под нос, вспоминая, очевидно, какое-то удачное мошенничество. — Ступай к себе в комнату, девица, ступай к себе, задвинь засовы и накинь цепь, не своди глаз с двери, не впускай и не выпускай никого, кроме почтенного мейстера Грэма. Я накину плащ и схожу к герцогу Хилдеброду. Ох, ох, было время, когда мне все повиновались, но с годами мы становимся все беспомощнее.
И под привычный аккомпанемент собственной воркотни и кашля старик покинул комнату. Дочь посмотрела ему вслед с характерным для нее выражением досады и печали.
— Если вы действительно опасаетесь за жизнь вашего отца, вы должны уговорить его переехать отсюда, — сказал Найджел.
— Все равно он не будет в безопасности ни в одной части города. Я бы скорее желала видеть его мертвым, чем публично опозоренным. В других кварталах его стали бы преследовать и забрасывать камнями, как сову, которая отважилась вылететь среди бела дня. Здесь он был в безопасности, пока его товарищи извлекали выгоду из его уменья вести дела, теперь же его всячески притесняют и вымогают деньги под любым предлогом. На него смотрят как на выброшенный бурей на берег корабль, с которого каждый старается урвать себе добычу; от дерзких нападений отдельных грабителей отца спасает только ревнивая подозрительность, с какой они относятся друг к другу, считая его достояние общей собственностью.
— И все же, мне думается, вам следует покинуть это место, — повторил Найджел, — и найти спокойное убежище в какой-нибудь далекой стране.
— Надо полагать, в Шотландии, — спросила Марта, бросив на него испытующий и недоверчивый взор, — где мы обогатим чужеземцев нашим спасенным состоянием? Не так ли, молодой человек?
— Сударыня, если б вы знали меня лучше, вы избавили бы меня от подозрения, скрытого в ваших словах.
— А кто меня разуверит? — резко возразила Марта. — Вы, говорят, игрок и драчун, а уж я-то знаю, как можно полагаться в несчастье на таких людей.
— Клянусь вам, меня оклеветали! — воскликнул лорд Гленварлох.
— Возможно, и так, — сказала Марта, — впрочем, меня мало интересуют ваши пороки или безрассудства. Во всяком случае, либо те, либо другие привели вас сюда; если вы желаете покоя, безопасности и счастья, самое лучшее как можно скорее бежать отсюда, из здешнего свиного хлева, который нередко превращается в бойню.
С этими словами она вышла. Неприветливость, с какой говорила эта особа, почти равнялась презрению и вызвала у Гленварлоха, никогда, несмотря на свою бедность, не подвергавшегося такому оскорбительному обращению, мимолетное чувство горестного удивления. К тому же зловещие намеки Марты на ненадежность его пристанища ни в коей мере не прозвучали утешением для его слуха. Любой храбрец, будучи окружен подозрительными личностями и не имея других советчиков и помощников, кроме собственного отважного сердца и сильной руки, испытывает малодушие и чувство одиночества, которые на какое-то время отнимают у него бодрость и подавляют свойственный ему от природы дух отваги. Но если мрачные размышления и рождались в голове Найджела, ему некогда было им предаваться, и если он не питал особой надежды приобрести друзей в Эльзасе, то недостатка в посетителях он не испытывал.
Не прошло и десяти минут, в течение которых Найджел ходил взад и вперед по комнате, пытаясь привести в порядок мысли и найти способ выбраться из Эльзаса, как его уединение было нарушено приходом властителя этого квартала, великого герцога Хилдеброда, пред чьей персоной засовы и цепи жилища ростовщика упали как бы сами собой; обе половины наружной двери распахнулись, и герцог вкатился в дом, как сорокаведерная бочка — сосуд, с которым он и в самом деле имел много сходства по величине, форме, цвету и содержимому.
