Синтия Хэррод-Иглз - Подкидыш
Нед разыскал Ричарда.
– Пойдем! Разве ты не собираешься со всеми в город? – крикнул он.
Но Ричард только слегка улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Ты же видишь этот герб, – произнес он, показывая на белого вепря на своей груди. – Я один из людей Глостера.
– Какое это имеет значение? – нетерпеливо уговаривал его Нед. – Все приглашены. Король Людовик сам сказал...
– А! Но милорд сказал «нет», а здесь он хозяин.
– Нет? Милорд Глостерский сказал «нет»? – Нед не верил своим ушам. – Но почему?
– Он сказал, что мы солдаты, а не какие-нибудь там пахари, собравшиеся на воскресную ярмарку, и должны вести себя как солдаты до тех пор, пока нас не распустят по домам. – Ричард очень умело воспроизвел голос и манеру говорить своего хозяина. – А вести себя как солдаты – значит оставаться в лагере и соблюдать воинскую дисциплину. Нам запрещено даже близко подходить к городу, и любого, кого найдут пьяным, велено драть плетьми.
– Господи! – проговорил Нед в благоговейном ужасе. – И люди не ропщут?
– Плохо ты знаешь людей, Нед, дитя мое, – рассмеялся Ричард. – Люди любят Глостера, боготворят его. «Старина Дик строгий хозяин, – говорят они, – но он солдат и стоит всех этих придворных вместе взятых». Наверное, это единственный лагерь во всей армии, где слово «придворный» является ругательным. Так что давай, мой дорогой Нед, беги, развлекайся и постарайся не слишком нализаться. И смотри, чтобы тебя не пырнули ножом в одной из этих таверн в нижней части города.
– Ладно, поберегусь. Последую твоему совету и вообще не буду заходить в эти нижние таверны. Но как бы я хотел, чтобы ты пошел со мной, Дикон!
– Не могу доставить тебе такого удовольствия, – сказал Ричард. – Иди один! И будь осторожен!
Праздник продолжался четыре дня, и уже скоро все военачальники стали с завистью поглядывать на лагерь Глостера, раскинувшийся на фланге армии, такой спокойный и содержащийся в образцовом порядке. Ни пьянства, ни драк, ни воровства, ни женщин, от которых одни неприятности, палатки в лагере Глостера не завалились, часовые стояли на местах, ели все как положено. Один или два генерала начали было что-то ворчать насчет Ахилла, сидящего с мрачным видом в своем шатре, но Эдуард публично похвалил своего брата и подарил ему несколько прекрасных имений, чтобы доказать, что ценит его не меньше других, несмотря на то, что Глостер выступал против перемирия.
Через четыре дня обоим королям уже не терпелось побыстрее подписать договор из боязни, что солдаты окончательно выйдут из повиновения. Эдуард попросил у Людовика разрешения вышвырнуть всех английских солдат из города, чтобы он, Эдуард, мог собрать их и погонять немного строем перед торжественной церемонией. Люди потихоньку начали стягиваться назад в лагерь, кто – веселый и отдохнувший, кто – уставший от обилия развлечений, кто – еще пьяный, а кто – и вовсе больной. Вот тут-то милорд Глостерский и позвал к себе в палатку Ричарда. Тот явился моментально, низко поклонился и вопросительно взглянул на своего повелителя. Лицо Старины Дика было мрачным, но где-то в самой глубине его ясных серых глаз вспыхивали веселые искорки.
– Король сообщил мне, что один из его придворных до сих пор не вернулся из города, – сказал Глостер. – Речь идет о твоем брате, мистере Морлэнде. Последний раз его видели на городской площади; он прелестно проводил там время, танцуя с некоей молодой особой. Это было вчера вечером. Полагаю, что он и сейчас еще с ней. Разрешаю тебе поехать и найти его. Заставь этого юнца, если сможешь, прекратить делать из себя дурака.
– Благодарю вас, милорд.
– Ты парень твердый и уравновешенный, Ричард. Поторопись. Используй там свои мозги. Езжай.
Ричард опять поклонился и вышел. Через несколько секунд он уже вихрем летел к городу на своем Лайарде.
Нед был удивлен не столько тем, что его разбудил Ричард, сколько тем, что кому-то вообще удалось его разбудить.
– О, моя голова! – простонал юноша. – Если ты меня любишь, Дикон, перестань меня трясти. Я еще жив? И что ты делаешь здесь – где бы это «здесь» ни находилось?
– Ты, молодой идиот! – сказал Ричард.
– Полегче с этим! Ты всего на год старше меня.
– Но у меня гораздо больше здравого смысла, – упрекнул племянника Ричард.
– Это еще надо посмотреть, – с достоинством ответил Нед. – Просто ты никогда не подвергался соблазнам. – Он опять закрыл глаза. – Кроме того, напиваться – это не такой уж большой грех, если только не делать этого слишком часто. И к тому же вино само наказывает невоздержанных людей. Я чувствую себя ужасно.
– Нед, – мягко сказал Ричард, – что ты помнишь о последних трех днях?
– Ничего, – радостно сообщил тот, все еще не открывая глаз. – Ни единой вещи. Должно быть, я прекрасно провел время.
– Ты не помнишь Джокозу?
– Нет. Кто она такая? И вообще, где я?
– Джокоза – это дочь Жана де Трувиля, мясо-торговца из этого города. Довольно богатый человек, но несколько вульгарный, несмотря на приставку «де» в его фамилии; дворянство, между прочим, он получил, не хлопоча и ни перед кем не заискивая, – исключительно за свои успехи в торговле. Это его дом, ты лежишь в его комнате для гостей, а Джокоза, твоя жена, ждет тебя внизу.
Глаза Неда моментально открылись.
– Моя – что? – юноша попытался сесть, застонал и схватился за голову. – Я совсем больной, – всхлипнул он. – И не надо так глупо шутить с утра пораньше.
– Сейчас уже далеко не утро, и я не шучу, – ответил Ричард.
– Шутишь. Должен шутить. Ты сказал – моя... Мне даже противно произносить это слово... Моя жена. Я не могу жениться. Я состою в свите короля.
Никто из свиты короля не может жениться без разрешения Его Величества.
– Я рад, что ты понимаешь всю серьезность положения, – спокойно проговорил Ричард. – Я предлагаю тебе встать и привести себя в относительно божеский вид, насколько это возможно без бритья. Побриться же тебе удастся не раньше, чем ты вернешься в лагерь.
– Хорошо, хорошо, только, Бога ради, скажи мне, что это за ерунда насчет моей жены?
Ричард помог племяннику подняться на ноги, и, пока тот умывался, склонившись над тазом, поведал юноше всю историю.
– Насколько я сумел понять из рассказов самого купца, чей французский разительно отличается от того, чему нас учил мистер Дженни, должен я добавить, – ты предложил этой девице руку и сердце во время танцев, которые вы устроили на городской площади вчера утром. Видимо, дочь торговца пошла посмотреть на эти пляски и в толпе потеряла особу, которая её сопровождала. Ты набрел на девушку, когда ей докучали пьяные солдаты, и, будучи не менее пьяным, чем они, но более благородным, послал их подальше и предложил девушке свои услуги.
