Георг Борн - Евгения, или Тайны французского двора. Том 2
Минута эта была незабываема. Благодаря ей Олимпио приобрел такое могущество, о котором никто не подозревал.
В Вандомском отеле произошло радостное свидание. Обняв свою возлюбленную, Олимпио обещал ей никогда более не разлучаться с ней.
Долорес была вполне счастлива, когда через несколько недель обвенчалась с Олимпио, из-за любви к которому она страдала несколько лет.
Это был самый радостный праздник, на каком когда-либо присутствовали Хуан и маркиз. Валентино сиял от восторга и не знал, как выразить свою любовь и преданность дону Олимпио и его супруге.
Несмотря на беспредельное счастье любимого им человека, Хуан был грустен и расстроен. Маркиз де Монтолон, казалось, знал причину его меланхолического настроения, потому что изредка с улыбкой поглядывал на своего молодого друга, который рассеянно посматривал на всех присутствующих.
— Черт возьми, что запало в голову нашему молодому капитану? — вскричал наконец Олимпио, счастливый обладанием своей Долорес и озаренный лучами любви.
— О… — сказал Клод де Монтолон с лукавой улыбкой, — мне кажется, что сердце Хуана не совсем спокойно.
— Маркиз великолепно изучил людей, — сказал Олимпио, — по лицу читает, как по книге.
Долорес от души смеялась над взволнованным юношей.
— Говори, Хуан! Сознайся, что стрела попала тебе прямо в сердце. Рассказывай, что случилось с тобой?
При таких настоятельных вопросах Хуан растерялся, покраснел и махнул рукой, как бы говоря: «Оставьте меня в покое! Такие вещи рассказывать не легко».
— Он еще так застенчив, что никогда не осмелится взглянуть прямо в светлые, прелестные глаза молодой девушки, — проговорил Олимпио.
— Сказать ли, что я заметил, Хуан? — спросил Клод со своей обычной нежностью.
— Пожалуйста, дядя Монтолон, у меня нет от вас секретов. Впрочем…
— Ты хочешь сказать, впрочем, что дело не зашло еще так далеко и рассказывать о нем можно, — перебил Олимпио. — О, мы это хорошо знаем. Говори же, Клод! Недаром есть пословица: в тихом омуте черти водятся.
В то время как Хуан застенчиво улыбнулся, маркиз начал серьезным голосом:
— Любовь друга нашего можно назвать несчастной, и я должен сознаться, что она серьезно беспокоит меня. Молодая дама, назовем ее Маргаритой, замужем за другим…
— Черт возьми, да неужели все мы околдованы, — проговорил Олимпио, — и всякий, связанный с нами, принужден натыкаться на препятствия.
Услышав имя Маргариты, Долорес насторожилась и бросила сострадательный взгляд на дорогого для нее Хуана.
— Открытие мое удивит всех вас, но я не должен скрывать его, — продолжал маркиз. — Не знаю, передала ли тебе, Олимпио, супруга твоя, что тот мнимый герцог жив и в настоящее время находится в Париже.
— Стало быть, Маргарита?.. — произнесла Долорес.
— По принуждению вышла замуж за полицейского агента Мараньона, который не кто иной, как Эндемо.
— Ужасная судьба! — вскричал Олимпио, вскакивая. — Тот негодяй…
— По приказанию своего господина женился на несчастной Маргарите Беланже, которая презирает его и преследует только одну цель: расстраивать постыдные планы Мараньона.
— О, она прелестное, чистое создание, — горячо проговорил Хуан. — Целью своей жизни она выбрала превращать в добрые дела наглые намерения того презренного. Она старается исцелить свою молодую и надломленную жизнь искуплением грехов того, кому отдана по принуждению.
— Воодушевление твое, Хуан, хорошо и честно, и я готов подтвердить, что ты говоришь правду, — сказал Олимпио, и Долорес согласилась с ним. — Маргарита и инфанта Барселонская спасли меня! Итак, Хуан, обещаю тебе, что презренный, с которым связана Маргарита, получит достойное наказание, и наказание это будет ужасно, клянусь тебе. Но Клод, ты сказал, кажется, что у него есть господин, назови его нам.
— С условием, — отвечал маркиз.
— С каким же именно?
— С тем, что ты будешь расплачиваться с Эндемо, а я с его господином.
— Хорошо. Назови нам его.
— Это государственный казначей граф Бачиоки!
— Он приказал Эндемо и агенту Лагранжу убить принца Камерата в Фонтенбло, — сказал Хуан, глаза которого засверкали. — Он велел арестовать вас в церкви Богоматери; он приказал Эндемо подбросить бомбы в ваш отель, — о, ряд его преступлений бесконечен.
— Он отправил тебя в Версаль и заключил в Санта-Мадре, — докончил Олимпио, обращаясь к Долорес. — Они должны умереть оба. Чаша терпения переполнилась!
Когда встали из-за стола, и Долорес, беспокоясь за Олимпио, просила его не подвергаться новым опасностям, а оставить Францию и вернуться в Испанию, чтобы насладиться там тихой и мирной жизнью, служанка доложила о приходе инфанты Барселонской.
Инесса пришла порадоваться счастью тех, с которыми она раньше, по наущению императрицы, не хотела знакомиться.
Олимпио и Долорес встретили дочь Черной Звезды с искренностью, которая благотворно на нее подействовала. Стоя между ними, озаренная их любовью, она узнала, что есть на свете истинно честные люди и что нельзя полагаться на те наблюдения, которые она сделала при дворе.
— Вам известна чудная, странная история моей жизни, — сказала Инесса, протягивая им руки и отбрасывая вуаль, скрывавшую черное звездообразное пятно на лбу. — Вы знаете тайну, которая, подобно проклятию, в продолжение многих лет преследовала меня. Вследствие черного знака, бывшего также на лбу моего отца, он лишился престола и отечества. Верьте, что нечестно завладевшие троном никогда не будут счастливы! Лишенная отечества, я стала ненавидеть человеческое общество и, подобно родителям, бежала из одного места в другое, по степям и непроходимым горам Испании, все вперед и вперед, не находя нигде покоя и пристанища; мы изображали собой семью номадов, гонимых общим проклятием… Судьба бросила нас в Париж; я сделалась приближенной императрицы, которая первая открыла во мне терпение и любовь к людям, и я вечно буду ей за это благодарна, хотя возбужденные ею чувства были ложны и ошибочны. Вам обязана я, после долгой внутренней борьбы, покоем и примирением! Вы научили меня любить и уважать людей, хотя большинство их отталкивает нас.
Долорес заключила растроганную до слез инфанту в объятия. Инесса поцеловала ее, как сестру.
— Когда я встретил вас однажды в ново-кастильской долине, вы казались мне чудными, таинственными привидениями, — сказал Олимпио Инессе. — Тогда я не думал, инфанта, что так близко сойдусь с вами. Рассказ о преследовании вашего покойного отца растрогал меня тогда до глубины души; только что произнесенные вами слова радуют меня. Мне кажется, что ненавидеть всех людей за подлость некоторых из них будет несправедливостью. Благодарю Бога, что вы научились любить людей.
