Валерий Привалихин - Клад адмирала
Не случайно поэтому только за последние полгода благодаря „лечению“ у Басауловой А. Т. умерли четыре человека (Попов А. Г., Баскакова В. Ю., Сыренко Е. П., Извекова Г. Г.).
Предупреждение облздравотдела Басаулова А. Т. проигнорировала, теперь комиссия вынуждена обратиться в органы…»
Платницын помнил, как, прочитав этот документ за подписями — они и сейчас стояли, никуда не девались, эти подписи, — шести врачей, из которых четверо имели ученые степени, посмотрел на сидевшую перед ним Басаулову. Он ожидал увидеть на ее лице страх, а встретил совершенно спокойный взгляд. Он даже оторопел тогда от этого безмятежного взгляда, спросил:
— Ты хоть понимаешь, где находишься?
Басаулова кивнула: она понимала.
— Напрасно ты так спокойна. Один из умерших, Сыренко, директор крупного завода, кандидат в члены ЦК партии. А это пятьдесят восьмая статья. Пункт восьмой. «Совершение террористических актов, направленных против Советской власти или деятелей революционных рабочих и крестьянских организаций и участие в выполнении таких актов хотя бы и лицами, не принадлежащими к контрреволюционным организациям…»
Платницын держал перед собой серенькую залистанную книжечку — Уголовный Кодекс РСФСР, но не раскрывал ее, говорил по памяти.
— А они, — кивнула на донос Басаулова, бесстрастно выслушав, — указали, что Сыренко пришел ко мне за помощью за три недели до того, как ему умереть? Пришел сразу после того, как они выписали его домой умирать. И что все остальные, кто потом умер, обратились слишком поздно?
— Значит, ты признаешь, что занималась знахарством?
— Нет. Знахарством не занималась. Я — дипломированный врач.
— Настоящий врач не станет лечить отравой. Ладно, не будем уклоняться. Признаешь, что лечила аконитом?
— Признаю.
— И что яду в твоей настойке было в двенадцать раз больше допустимого — это тоже признаешь?
— Лечебное начало — семьдесят семь сотых процента, иногда больше. Они не знают.
— Профессора, опытные медики не знают?
— Нет.
— А ты знаешь?
— Да.
— Откуда?
— От деда.
— Кто твой дед?
— Он умер два года назад. Он был провизором в Петербурге в аптеке у…
— В Петербурге? — перебил сурово Платницын.
— Тогда Ленинград назывался Петербургом… Дедушка был учеником самого Бадмаева.
— Какого такого Бадаева?
— Бадмаев — очень знаменитый тибетский врач, — вмешался в разговор начальник отделения капитан Ведерников. Он вошел в кабинет, встал у окна почти тотчас, как ввели на допрос азиатку. — Очень знаменитый. Был одно время личным врачом семейства Романовых. Верно я говорю, Геката? — спросил, подойдя к допрашиваемой.
— Каких Романовых? Царей, что ли? — опешил Платницын.
— Царей, царей, — кивнул Ведерников. — И Гришку Распутина, и всех самых знаменитых князей, министров, промышленников лечил.
— Петр Александрович лечил всех, кто обращался, — буркнула Басаулова. — Дедушка готовил лекарства в тибетской аптеке по его прописям.
— Значит, дед твой был личным царским аптекарем? Готовил лекарства для самого Николашки?
Дело принимало совершенно неожиданный оборот. У Платницына даже спина взмокла.
— Ну, для царя, думаю, Бадмаев лично готовил, — ответил за допрашиваемую Ведерников. — Но не исключено, что и ее дед — тоже.
— Дед был царским аптекарем? — Платницын впился в смуглое узкоглазое лицо врачихи.
— Он был заведующим тибетской аптекой в Петербурге. После революции аптеку сожгли, и дедушка уехал на родину.
— Продолжал там тайно знахарствовать. Или как у вас — шаманить?
— Почему вы так говорите? — На скуластом лице Басауловой от негодования вспыхнули алые пятна. — Дед вылечивал тех, кого врачи отвергали. Эпилепсию, бугорчатку, то есть рак кожи…
— Рак кожи, — повторил Платницын, записывая.
— Да. Это, если хотите знать, поддается лечению трудней, чем рак внутренних органов.
— Внучка пошла по стопам деда.
— В этом нет позора, — ответила Басаулова.
— Зато есть преступление, — жестко сказал Платницын.
— Нет преступления, — сказала Басаулоа.
— Есть! И ты ответишь за него как миленькая, — Платницын говорил, все больше распаляясь.
— Лейтенант, мне нужно сказать несколько слов. Наедине, — опять вмешался Ведерников.
— Прямо сейчас? — спросил Платницын.
— Да.
— Хорошо, — неохотно согласился Платницын. Нажал кнопку, вызывая конвоира.
— Почему вы называете ее Гекатой? — хмуро глядя перед собой, спросил, когда остались в кабинете вдвоем.
— Геката — это из греческой мифологии. Покровительница отравителей. — Капитан, улыбаясь, подошел к Платницыну, похлопал его по плечу.
Платницын, недовольный, подвинулся на стуле.
— Вы что-то хотели сказать?
— Хотел дать дружеский совет, — сказал Ведерников. — Прикрой ты это дело.
— То есть как прикрыть?! — Платницын недоуменно вскинул на капитана глаза.
— Обыкновенно. Ни славы, ни чинов тебе это не даст.
— Я вас не понимаю, товарищ капитан, — возмутился Платницын. — Я служу не ради чинов и славы.
— А чего ради? — усмехнулся Ведерников. Благодушие с его лица как платочком смахнуло.
— Ради справедливости. Торжества законности.
— Брось ты… — Ведерников поморщился.
— Я вас не понимаю… — начал было опять Платницын.
— А чего тут понимать. Сосунов специально топит эту бабенку, чтобы свести счеты с Марущенко, — с губ капитана буднично слетели имена двух самых известных, самых могущественных в области людей — партийного руководителя и начальника УМГБ. — Ненавидят друг друга и все никак не могут один другому глотку перегрызть. Жена секретаря тяжело больна. Ей стало лучше с тех пор, как твоя подопечная взялась ее лечить. Вот Сосунов и хочет убрать Гекату. Хоть так насолить. Но если это случится, Марущенко найдет способ стереть в порошок хотя бы исполнителя приказа.
Ведерников невозмутимо, будто бы и не сказал ничего особенного, начал поправлять на груди орденские планки, в то время как совершенно растерянный, утративший дар речи Платницын сидел, глядя в одну точку — на исписанную страничку допроса. Наконец он пришел в себя.
— Вы… Вы угрожаете мне… Не выйдет.
— Дурак, нужен ты мне, угрожать, — губы Ведерникова скривились в усмешке. — Подставляет тебя кто-то, а ты — теракты, контрреволюция…
Платницын искоса посмотрел на капитана: может, прав бывший смершист-фронтовик? Он и сам подумал, когда получил это дело, ознакомился с письмом за шестью подписями, что не по адресу оно в их ведомстве. Обычная уголовщина.
