Синтия Хэррод-Иглз - Черный жемчуг
– О, прошу вас, сделайте это! Я буду только рада. И заодно увезите сыновей Ричарда и Люси, помните, они пели в королевской капелле. Вы присмотрите за ними, хорошо?
– Конечно. Тогда мне лучше уйти. Вы пришлете ко мне детей сегодня вечером? Отлично. Я позабочусь о них, пока вы не сможете приехать. Да сохранит вас Господь, мадам.
– Да сохранит Бог вашу милость!
На следующий день двор уехал, и вместе с ним дети Аннунсиаты, но она рассталась с ними без сожаления, а скорее с облегчением. В этот вечер ее муж после ужина почувствовал тошноту, а позднее его вырвало, но он пытался убедить себя, что съел слишком много мяса. На следующее утро его сразила лихорадка. Аннунсиата попыталась уговорить Джорджа остаться в постели, и он с ужасом взглянул на нее.
– Я пришлю к вам камердинера, – спокойно продолжала Аннунсиата. Граф покачал головой.
– Нет, не может быть, не может быть, – шептал Джордж. – Боже, только не это, только бы не чума! – он уставился на собственные руки, ужасаясь тому, что может произойти, а затем внезапно закричал на Аннунсиату. Это был пронзительный отчаянный крик безумного страха. – Это ваша вина! Если бы мы уехали раньше, я бы не заболел! Но вам обязательно надо было остаться... Вы виноваты в этом! Это вы должны были заболеть, а не я...
Аннунсиата отвернулась, с испугом слушая страшные слова. Да, конечно, это ее вина, думала она. Ее упрямство и эгоизм привели к страданиям других людей. Но и ее не минуют муки – ее ошибки всегда были наказуемы. Значит, она умрет – она не слишком заботилась о собственной безопасности.
Аннунсиата спустилась вниз, отправила к мужу его камердинера и вышла в сад подышать воздухом. Даже в саду, под деревьями, было невероятно жарко, трава уже пожелтела, розы поникли и увяли, их мучительно-сладкий запах разносился в воздухе. Стайка воробьев присела на дерево рядом с Аннунсиатой и затеяла яростную ссору: один из воробьев бил крыльями двух других, храбро наскакивая на них. Усталая улыбка тронула губы Аннунсиаты.
– Милые пичуги, – вслух произнесла она. Эти птицы жили и вели непрестанную борьбу за жизнь. Она подумала о матери, об йоркширских родственниках, о детях, принце и короле, о своих знакомых. Ей было за что благодарить судьбу. Аннунсиата выпрямила спину и пошла в дом. Больные нуждались в ее помощи. Она должна бороться за их жизнь, пока у нее хватает сил.
В конце сентября графиня Челмсфордская в сопровождении слуг уезжала на Север. Кавалькада двигалась быстро, Аннунсиата стремилась побыстрее оказаться дома. Она взяла с собой трех служанок и трех лакеев, собственных детей и двух сыновей Ричарда и Люси. Остальные слуги двигались вслед за ними, везя домашний скарб. Аннунсиата спешила, как будто убегая от воспоминаний, или от смерти, или от чувства вины, а может быть, от всего сразу.
Люси и Ричард умерли. Аннунсиата ожидала этого, ибо они работали и жили среди больных бедняков, будучи сами уже немолодыми; кроме того, постоянные поездки подорвали их силы. Когда Аннунсиата однажды ночью увезла их к себе домой в закрытом экипаже, она почти наверняка знала, что не сумеет спасти их. Ей пришлось рассказать слугам о болезни и спросить, не хочет ли кто-нибудь из них уехать – она не могла подвергать такому риску своих людей. Однако их реакция глубоко тронула и поразила ее: все слуги пожелали остаться в доме и предложили свою помощь в уходе за больными. Выбрав нескольких наиболее преданных людей, Аннунсиата отправила их ко двору, к своим детям.
Аннунсиата считала, что Эдуард заразился, пока жил у Ричарда и Люси. Он не смог бросить их, ибо Ричард по-доброму отнесся к Эдуарду во время первого приезда в Лондон; к тому же своим назначением Эдуард был обязан именно Ричарду. Аннунсиата ухаживала за Эдуардом и долгое время считала, что выходит его, ибо симптомы его болезни не были похожи на обычные признаки чумы, однако это оказалось одним из обманчивых проявлений болезни. Однажды вечером Эдуард тихо скончался, держа Аннунсиату за руку. Когда слуги стали обмывать его, они обнаружили, что в другой руке Эдуарда зажат миниатюрный портрет Аннунсиаты – точно такой же, какой она подарила принцу. Значит, Эдуард заказал Куперу еще один такой портрет, не говоря об этом Аннунсиате. Она приказала слугам вновь вложить портрет в руку покойного.
Болезнь Джорджа проходила сравнительно легко. Лихорадка у него вскоре прекратилась, хотя он был очень слаб. Вскоре он уже чувствовал себя достаточно хорошо, и Аннунсиата забрала мужа с собой, когда покинула с оставшимися слугами дом, перебралась в Хэмптон и сняла свою прежнюю дачу, чтобы оживить давние воспоминания. Ей хотелось оказаться подальше от города, где погребальные колокола и похоронные процессии постоянно напоминали о смерти. В Хэмптоне Джордж совсем воспрял духом. Однажды утром Аннунсиату разбудили встревоженные слуги: ее мужа нашли мертвым в постели. Джордж умер тихо, во сне, и Аннунсиата решила, что не выдержало его сердце, ослабевшее после болезни и утрат.
Теперь Аннунсиате оставалось только присоединиться ко двору в Солсбери. Ей хотелось повидаться с детьми и убедиться, что здоровье принца идет на поправку. Аннунсиата поблагодарила Руперта за заботу о малышах, и он улыбнулся, ответив, что это доставило ему радость. Хотя они не говорили об этом, в конце концов дети Аннунсиаты были внуками принца. Аннунсиата не задумывалась о будущем, когда приехала ко двору, но спустя две недели она в разговоре с королем попросила у него разрешения уехать домой.
– В Йоркшир? – осведомился король. – Конечно, поезжайте. Двор останется неполным до тех пор, пока мы не вернемся в Лондон, и только Господу известно, когда это произойдет. Мы останемся на зиму в Оксфорде, и чем больше придворных мне удастся разослать по домам, тем будет лучше хотя бы для Оксфорда. Но скажите, как вы себя чувствуете, миледи? Вы выглядите печальной и усталой...
От неподдельной тревоги короля на глаза у Аннунсиаты навернулись слезы. В те дни она часто плакала, иногда просто от сочувствия.
– Я здорова телом, Ваше величество, но больна душой и сердцем, – ответила она. – Мои кузены и муж... мне кажется, я виновна в их смерти. Все, что мне хочется – оказаться дома. Я так хочу вновь увидеться с матерью…
Король осторожно пожал ей руку.
– Тогда поезжайте и возвращайтесь, как только захотите. Если же вы не вернетесь, мне будет тоскливо без вас. И Руперту тоже, – некая мысль промелькнула в глубине его черных глаз – фамильных глаз Стюартов, таких же, как у Руперта и самой Аннунсиаты, – и она решила, что королю обо всем известно – либо ему рассказал принц, либо он догадался сам. Прощание с Рупертом оказалось труднее; Аннунсиата не могла подумать о нем как об отце, для нее принц навсегда остался любимым. Она заметила, что прощание было тягостным и для самого принца. Оба спешили скорее расстаться.
