Луи Бриньон - ДАрманьяки
– Как поживаете, отец Себастьян?
Священник с глубоким удивлением посмотрел на молодого человека благородной наружности, который назвал его по имени. Его прихожанами были большей частью горожане. Сюда редко заходил кто-либо из знати.
– Мы знакомы? – удивление отца Себастьяна отразилось в голосе.
– Да! – последовал ответ.
Священник подошёл ближе к Филиппу, пытаясь получше разглядеть черты его лица. Но сколько он ни старался, не мог вспомнить сидящего перед ним молодого человека.
– Зрение моё слабеет, – сказал монах мягким, негромким голосом, – я не узнаю тебя, сын мой. Разве мы виделись раньше?
– Да!
И где же мы виделись? – В Шатле!
Священник некоторое время смотрел на Филиппа не понимая, но вдруг у него затряслись руки и глаза, глаза начали наполняться слезами.
– Ты тот мальчик, что отказался исповедоваться, – прошептал священник, – ты тот, кто защищал невинных на ступенях церкви святой Катерины. Господь услышал мои молитвы! Ты жив, он спас тебя!
– Меня спас палач, – перебил священника Филипп, – только ему одному я обязан своей жизнью!
– Нет, сын мой, – священник покачал головой, – тебя спас господь. Не сомневайся в его силе. Не подвергай сомнению его власть.
– Знаете, святой отец, чем я занимался все одиннадцать дней, которые провёл в тюремной камере, дожидаясь смерти? – тихо спросил Филипп и тут же сам ответил на свой вопрос, – я смотрел из окна. Я смотрел, как по Сене проплывают мёртвые тела. Я видел сотни невинно убитых, от крови которых вода покраснела. А вы говорите мне, чтобы я не сомневался в его власти?
– Лишь одному господу ведомы его поступки. Он дал нам всем жизнь, и он вправе её забрать. Безвинные найдут счастье и покой в обители господа, тогда как убийцы обречены на муки вечные. Из всех чувств лишь ненависть послана нам в наказание. Именно она заставляет людей совершать богопротивные деяния. Подумай, сын мой! Даруй нам господь одну лишь доброту или же одну лишь любовь – чего бы стоила наша жизнь? Мы были бы счастливы, но разве вспомнили бы господа? Разве бы стали теми, кем являемся сейчас? Даруй он лишь одну ненависть или же алчность, кем мы бы стали? Господь дал нам ненависть и алчность, он дал нам любовь и доброту. И только нам, нам самим решать, как мы воспользуемся этими дарами.
Филипп не произнёс ни слова во время речи священника.
– Я помню тот день, – продолжал вдохновенным голосом священник, – когда ты отрёкся от бога. Тогда я не мог тебя утешить, но сейчас ты здесь, в его обители. Ты пришёл по доброй воле. А это значит, что ты отрёкся от него умом своим, но он живёт в твоём сердце.
– Мне тяжело на душе, потому я здесь, – признался Филипп и продолжал, тяжело выдавливая из себя слова: – Я в растерянности, святой отец. Я запутался и не знаю, как поступить.
Священник сел рядом с Филиппом и положил свою руку на его колено.
– Расскажи, сын мой, расскажи, что тебя гнетёт? Филипп долгое время молчал, потом наконец решился и заговорил.
– Моя супруга призналась мне в любви сегодня!
– Но ведь это же прекрасно, сын мой!
– Нет, святой отец. Её любовь ко мне – худшее, что могло произойти!
Священник отвечал с глубоким укором:
– Любить супруга – святая обязанность каждой женщины. Её любовь освящена господом, а ты ропщешь, сын мой?
– Я люблю другую женщину. Она в моём сердце и останется там навсегда!
– Так почему же ты не женился на той, которую любишь? Почему выбрал другую женщину, уготовив ей боль и страдания?
В ответ на вопрос священника Филипп слово за словом, не упоминая лишь об ордене, рассказал отцу Себастьяну всю историю, уже известную нам. Когда он закончил, отец Себастьян только и мог, что качать головой.
– Сын мой, – наконец произнёс священник, – господь призывает нас к прощению. Попроси прощения у той женщины и обрати свою любовь на супругу, ибо отныне лишь господь вправе разлучить вас.
Ни Филипп, ни священник не замечали, как женщина в вуали поднялась со своего места и подошла к ним.
– Она простила его, – раздался голос, наполненный глубокой нежностью.
Филипп, услышав голос, вскочил на ноги и с глубоким волнением смотрел на вуаль, что скрывала лицо женщины. Она откинула вуаль, и Филипп с болью и радостью увидел лицо, одухотворённое лицо Мирианды.
– Ты поступил правильно, Филипп. Я видела твою супругу и понимаю, как глубоко она страдала. Забудь всё, что было. Отныне твоя обязанность – любить свою жену.
– Но…
– Помолчи, – Мирианда прислонила свой пальчик к губам Филиппа, и он тут же прижался к нему губами, – не нужно слов. Она заслуживает любви. Ты не должен омрачать её жизнь. Поклянись же, что будешь её любить.
– Я люблю тебя, Мирианда, – прошептал Филипп, – как я могу выполнить твою просьбу?
– Это просьба женщины, которая любит тебя. Которая будет любить тебя до последнего вздоха. Ради её любви клянись, Филипп!
– Клянусь, – мучительно выдавил из себя Филипп. На лице Мирианды появилось лёгкое облачко радости.
– Благодарю тебя, Филипп, – прошептала Мирианда, а теперь мы расстанемся и никогда больше не увидимся. Я буду молиться за тебя и твою супругу!
– А что будет с тобой? – воскликнул с глубокой болью в голосе Филипп вслед уходящей Мирианде.
Мирианда остановилась и повернула к нему лицо. На губах её появилась мягкая улыбка.
– У меня в жизни были лишь мой возлюбленный и господь бог. Возлюбленного больше нет со мной. Остался лишь один господь.
Сказав эти слова, Мирианда накинула на лицо вуаль и вышла из церкви.
Филипп ещё долгое время с обречённым видом смотрел на дверь, через которую ушла навсегда Мирианда.
Глава 24
РЕШЕНИЕ
Путь обратно во дворец занял у Филиппа около часа. По дороге он думал о всей своей жизни. Он думал о том, каким он был, когда вернулся во Францию. И каким стал. Любовь к Мирианде научила его вновь радоваться жизни. Встреча с Луизой же показала ему всю глубину пропасти, возле которой он стоял. Нельзя жить, убивая друг друга, отчётливо понимал Филипп, нельзя превращать жизнь в комок ненависти и жить этим. «Мои предки враждовали с бургундцами, и что у меня есть сейчас? – спрашивал себя Филипп и сам же отвечал на свой вопрос, – кровавое наследство, бремя которого несу не только я, но и все арманьяки». Он знал, что должен убить герцога Бургундского, но после его смерти эта война должна была закончиться. «Есть другие враги, чьё смертоносное жало ещё придётся вырвать, – думал Филипп, – я должен пересмотреть свои действия и направить удар против ордена. Если я не смогу уничтожить их, рано или поздно они своего добьются. Надо подумать, как я смогу это сделать. Ведь мне не известно ничего, за исключением имени Гилберта де Лануа. Я не знаю, где их найти, я не знаю, сколько их, но тем не менее придётся как-то действовать».
