Михаил Щукин - Лихие гости
Бумага была под грифом губернского жандармского управления, и в ней просто, четко и ясно, без канцелярских витиеватостей говорилось о том, что купец первой гильдии Луканин Захар Евграфович обязан впредь выполнять все распоряжения белоярского исправника подполковника Окорокова и хранить тайну об этих распоряжениях, потому что расследуется дело особой государственной важности. В случае неисполнения грозили Захару Евграфовичу суровыми карами. Печать и подпись.
— Бумага сия, конечно, спорная, — пророкотал Окороков, — ее можно и в суде обжаловать, и газетным писакам обнародовать, да только я вам не советую. Во-первых, дело государственной важности, о котором написано, оно и в ваших интересах, касается Цезаря Белозерова. А во-вторых…
— Что во-вторых? — не сдержался Захар Евграфович.
— Да требуется от вас сущий пустячок, я его сначала тет-а-тет хотел с капитаном Дедюхиным решить, а не вышло, он к вам сразу побежал, да так прытко, что едва догнал. С завтрашнего дня четырех человек из команды «Основы» надо уволить, а на их место взять новых людей, которые придут наниматься. Вот и все. Да, забыл. Сам пароход и все грузы мои люди тихонько-незаметно должны будут осмотреть перед отплытием. И еще одна новость, правда, она уже частного порядка. Моя взбалмошная супруга отправляется вместе с экспедицией лейтенанта Коллиса, ну, тут вы сами виноваты. Не дали бы денег, не было бы общества и всех этих глупых капризов, с которыми, увы, я совладать не в силах — подкаблучник я, Захар Евграфович, несмотря на весь мой грозный вид.
Окороков беспомощно развел ручищами и виновато улыбнулся.
Свернув бумагу, Захар Евграфович протянул ее исправнику, но тот покачал головой:
— Себе оставьте. А у меня другие бумаги имеются.
— От Цезаря? — в лоб спросил Захар Евграфович. — Мне кажется, что вы давно с ним общий язык нашли. Может, и переписку ведете? А иначе как объяснить, что вы его живым выпустили, и откуда Цезарю стало известно про постоялый двор, для каких целей я его строил? Данила мне все рассказал.
— Он вернулся? — вскинулся Окороков.
— Вернулся. Много интересного поведал.
— И вы сделали вывод, что я в сговоре с Цезарем. Простите, Захар Евграфович, но в переднем углу я иконы у вас вижу, так вот в следующий раз, если что померещится, креститесь перед ними. Говорят, помогает, и видения болезненные исчезают. А что касаемо моей просьбы — выполнить неукоснительно.
Окороков резко поднялся и вышел, оставив за собой двери открытыми. Слышно было, как он сказал Дедюхину:
— Ступай, хозяин тебя зовет.
«Чего-то я, похоже, не понимаю, — успел подумать Захар Евграфович, глядя в широкую спину исправника, — другой бы на его месте оправдываться стал… Чего же я не понимаю?» Спросил сам себя и не нашел ответа. Но Дедюхину, который вошел в кабинет и почтительно встал у порога, велел выполнять все указания исправника. Четырех человек из команды «Основы» уволить и направить на работу в док — такое, мол, хозяйское решение. А новых людей принять. Дедюхин молча выслушал, кивнул, давая понять, что хозяйский приказ ему полностью ясен и потому переспрашивать и вопросы задавать — дело совершенно лишнее. Умница он все-таки был, капитан «Основы», за что и любил его Захар Евграфович, как родного.
15
На следующий день, после обеда, на Талой взломало лед и глухо шумящая густая мешанина ринулась вниз по течению; скребла берега, отламывая огромные пласты земли и роняя деревья. Иная льдина вдруг вздыбливалась, взблескивала на солнце неровным изломом — будто невиданная рыба, вынырнувшая из самой глубины; проплывала недальнее расстояние, растрачивала свою крепость и рушилась, рассыпаясь на мелкие куски.
Талая на глазах выплескивалась из берегов. Вездесущие ребятишки с визгом носились по пологим спускам и ставили метки — деревянные палочки. Они быстро скрывались под водой. Ощутимо наносило от реки влагой и холодом, хотя день стоял теплый и ласковый.
Буйная, неуемная сила ледохода завораживала. Множество белоярцев толпилось на высоком песчаном откосе, любуясь сверху зрелищем, которое можно было увидеть только один раз в году.
Ни Захара Евграфовича, ни Агапова, никого из приказчиков в этот час на берегу не было, хотя раньше, согласно традиции, они всегда бросали работу и приходили к реке. Такой уж день выдался — не до любований. И имелась на это веская причина — бесследно исчез обоз из двадцати двух подвод. Ушел — и пропал. Как корова языком слизнула. В луканинской конторе царил переполох.
— Это ж не иголка, обронил и не найдешь, — сокрушался Агапов, — двадцать две телеги, восемь возчиков да еще купчишка этот! Ах, беда, беда! Ну где этот Ефтеев, его только за смертью посылать!
Ефтеев, легок на помине, вбежал, запыхавшись, в каморку Агапова. В руках он держал бумаги, которые сразу же выложил перед Захаром Евграфовичем, и заторопился, заикаясь от волнения:
— Вот, у меня здесь все записано, Захар Евграфович, все до капли записано! Вот, смотрите… Это подряд, вот тут указано — в лице купца Замошного, вот квитанция — он наличными в кассу платил… Вот…
— Да ты сядь, — прервал его Захар Евграфович, — передохни. Читать я и сам умею.
Быстро просмотрел все бумаги и отодвинул их в сторону. Все верно, все оформлено, как надо, честь по чести. И никаких нареканий к Ефтееву быть не могло. Пришел некий купец Замошный, подписал подряд на перевозку грузов, заплатил деньги, загрузил двадцать две подводы, и отправились они, согласно подписанному подряду, две недели назад в большое село Кротово, что стоит в семидесяти верстах от Белоярска. Ходу туда и обратно — меньше недели, ну, если что случилось, еще день-два накинуть. А возчиков и подвод нет и нет. Послали верхоконных, те мигом обернулись и доложили: никакой обоз в Кротово не приходил, и никто о купце Замошном не слышал. А дорога до Кротова — одна-единственная, по тайге идет, и нет от нее ни свертков, ни ответвлений. Но и на дороге следов обоза верхоконные не нашли, когда спрашивали у встречных проезжающих, в ответ им только плечами пожимали — в глаза не видели.
— А ну-ка узнай, Ефтеев: где они свой груз брали и чего они грузили? — распорядился Захар Евграфович.
Приказчик молча кивнул головой и выскочил из каморки.
— Пожалуй, и я в одно место съезжу, — встрепенулся Агапов, — ты уж наберись терпенья, Захар Евграфыч, подожди меня.
— Куда собрался?
— К Дубовым. Гложет меня одна мыслишка, как червячок ворочается.
Агапов быстро выкатился на своей коляске из каморки. Захар Евграфович, оставшись один, вздохнул и неожиданно запел про ухаря купца — никаких мыслей у него в голове в это время не имелось. Пусто. И тягучее, неодолимое отчаяние заползало в душу. Запутался он в последнее время, совсем запутался, словно стоял с завязанными глазами, растопырив руки, пытался наугад поймать бегающих возле него людей, а они ускользали и ускользали, успевая больно его шпынять со всех сторон. Так и просидел, будто в полудреме, пока не вернулся Ефтеев и не доложил:
