Георг Борн - Дон Карлос. Том 1
Прекрасная девушка расстегнула корсаж и стала снимать крошечные башмачки. Глаза дона Карлоса загорелись, он мог теперь беспрепятственно любоваться этими чудными формами. Кровь в нем закипела, он дрожал всем телом.
Амаранта распустила густые волосы, упавшие на обнаженные плечи, и начала молиться. Слезы струились из ее поднятых к небу глаз, и это придавало ее лицу какое-то невыразимо лучезарное выражение.
Но дон Карлос не обращал внимания на глубокое страдание Амаранты, его горящие глаза видели в ней лишь красоту форм, он наслаждался видом ее тела. Она была теперь так близко! Лицо его дрогнуло, белки глаз налились кровью, ударившей в голову.
В эту минуту свет в комнате погас, и Карлос опустил занавес.
Амаранта легла в постель. Он хотел подождать еще несколько минут и потом войти к ней, просить ее любви, любви женщины, которой он когда-то обладал и которую так бессовестно оттолкнул! Ему хотелось обнять ее, сказать, что он не знает покоя с той поры, как снова ее увидел. Он был так ослеплен, что надеялся вернуть любовь обманутой, брошенной им женщины, надеялся, что она выслушает и снова обнимет его! В случае же сопротивления этот человек решил овладеть ею насильно, потому что не в силах был справиться со своим желанием.
Сознание близости молодой женщины наполняло его блаженством. Горя нетерпением, он подождал, пока графиня заснет, и наконец взялся за ручку двери. Она была только притворена, в этом городке никто не запирался на замок.
Открыв дверь, дон Карлос остановился на пороге; слабый свет, проникнув с улицы, дал возможность разглядеть Амаранту. Она спала спокойно, ничего не подозревая, и была так хороша!
Затворив за собой дверь, он с минуту стоял неподвижно; сердце у него замерло при мысли, что эта прекрасная женщина, цель его желаний, в его руках.
В эту минуту он напоминал кровожадного тигра, склонившегося над своей жертвой, зная, что она не уйдет от него, и нарочно выжидая, чтобы распалить свой голод и увеличить наслаждение.
Подойдя к постели Амаранты, дон Карлос прислушался к ее ровному дыханию. Невыразимое блаженство доставляла ему эта близость любимой женщины, но, наконец, бешеная страсть овладела им. Он прижался губами к ее губам…
Раздался тихий, приглушенный крик.
Амаранта, еще не вполне очнувшись от сна и грез, но инстинктивно чувствуя страшную опасность, отталкивала его.
Кругом было темно. Она ничего не могла различить, а чьи-то руки уже обхватили, и кто-то привлек ее к себе. Невыразимый страх овладел ею, только теперь она начала ясно понимать, что случилось.
— Святая Мадонна! — вскричала она. — Ступайте прочь! Кто вы, кого вам надо?
— Тише, тише! — шептал Карлос. — Разве ты не узнаешь меня? Это я!
Услышав его голос, Амаранта сначала подумала, что это во сне, а потом ею овладело невыразимое отчаяние.
— Ты? Это ты? — вскричала она в ужасе. — Прочь от меня, презренный, или я позову на помощь!
— Никого здесь нет! Отдайся мне, я с ума схожу от страсти!
— Прочь! Когда я любила тебя, ты меня обманул, а теперь опять вернулся ко мне? Ступай вон!
— Постой! Выслушай!
— Прочь, или…
— Не зови — выслушай!
— Я проклинаю тебя, богоотступник! Вспомни, что ты сказал мне в монастыре Святой Марии! Ты отрекся от своего ребенка…
— Я не могу жить без тебя!
— Теперь моя любовь превратилась в ненависть! — вскричала Амаранта, изо всей силы оттолкнув дона Карлоса. Ей, наконец, удалось вскочить. — Я ненавижу тебя, презираю, негодяй! И ты смел прокрасться сюда, снова прийти ко мне?
— Ты должна быть моей, хотя бы это стоило мне жизни! — прошептал он в диком порыве страсти и сжал в своих объятиях Амаранту.
Она сопротивлялась, как могла; страх удесятерил ее силы. Но, наконец, молодая женщина почувствовала, что ей не устоять. Она громко закричала, зовя на помощь.
— Молчи, — прошипел Карлос, — или ты умрешь. Выбирай — быть моей и жить или умереть!
— Лучше умереть, — вскричала она, задыхаясь, и снова оттолкнула его, еще раз громко позвав на помощь.
На этот раз ее зов услышали. Послышались шаги.
— Змея! Так умри же! — сказал дон Карлос, вырвав из-за пояса кинжал.
У ворот дома уже были слышны шаги бежавших на помощь.
Обезумев от страсти и ярости, он ударил кинжалом Амаранту, бессильно упавшую на пол, выбежал из комнаты, оттолкнув кого-то, и исчез в темноте ночи.
XII. Дукечито
— Это славно! Рикардо Малеца, мне каждый день будут подавать шоколад на завтрак? — спрашивал бывший арфист Клементо, с удовольствием прихлебывал шоколад из золоченой чашки.
На нем было нарядное темное бархатное утреннее платье, панталоны самого тонкого сукна и красные кожаные сапожки.
— Ваша светлость все изволите забывать, что вы дукечито, единственный сын и наследник богатого герцога Кондоро, — отвечал Рикардо.
— Да, да, дукечито! Это правда! Видите ли, чтобы привыкнуть к такой перемене, нужны не одни день, не одна неделя! Дукечито! Так, так! Но право, я никогда не думал, что буду каждый день пить шоколад и есть за обедом по десять блюд, право, никогда не думал, Рикардо! Но теперь я дукечито! Ха-ха-ха! — смеялся дурачок Клементо, ощупывая свое платье, глядясь в зеркало и необычайно радуясь сам себе. — Этим я обязан моей матери, дукезе. Очень благодарен ей, что она моя мать, Сара Кондоро. Вы говорите, герцог Кондоро мой отец? Похоже, очень похоже!
— Когда ваша светлость прикажете готовиться к отъезду? — спросил Рикардо, всеми силами стараясь приучить дукечито к новой обстановке.
— О каком отъезде вы говорите, Рикардо?
— Об отъезде к светлейшему герцогу, которому очень хочется увидеть дукечито.
— Так, так, к герцогу! Так ему хочется увидеть меня? Это замечательно, Рикардо, ему хочется меня видеть, а между тем он ведь меня совсем не знает!
— О, как можно! Светлейший герцог знает дукечито, — отвечал старый дворецкий, сильно радуясь, что пропавший сын герцога, наконец, найден.
— Будто? — сказал Клементо, с удивлением взглянув на Рикардо. — А я его совсем не знаю!
В каждом слове, во всех манерах этого арфиста, так внезапно превратившегося в сына герцога, видно было отсутствие не только всякого воспитания, но и всякого природного развития. Нельзя сказать, что Клементо вовсе был лишен разума, но его круглое лицо и бессмысленный взгляд без всякого выражения указывали на очень слабые умственные способности. В народе его иначе не называли, как «дурачок Клементо».
Стоило взглянуть, как он радовался своему новому положению, с каким удовольствием рассматривал себя, чтобы тотчас заметить недостаток его ума. Часто даже страшно было слышать его бессмысленный смех и видеть его кривлянье перед зеркалом.
