Геннадий Осетров - Гибель волхва. Варвары
Старейшины похлопали друг друга по плечам. Делали они это только ради царя. У самих глаза были тяжелыми, углы губ опущены. Ксар даже фыркнул подрагивающими ноздрями. Похлопали по плечам и разошлись. Агай видел, что примирение их не искренне. Это ему не понравилось.
Он подумал, что просто отступать тоже не годится. Надо, чтобы головы их и руки были заняты. Поэтому сказал:
– Ты просил, Ксар, позволения тревожить персидов. Я даю на это согласие. С которыми сегодня ходил в бой, с ними и ходи. Других брать не смей. Я узнаю и накажу. И тебе, Скил, позволю. Гарцуйте, грейте кровь, а то она у вас холодной станет, совсем как у меня. Теперь оставьте меня, устал я.
Прибыв в свою ставку, хромой уже не застал Агафарсиса живым. Новый царь, Когул, его воспитанник, принял старика милостиво, но от «подарков Дария» отмахнулся беспечно. Только прельстивший его халат взял с радостью. Хромой задумчиво смотрел на веселого Когула, окруженного совсем иными людьми, чем отец его, и не мог понять, что у него ка уме. А новый царь, казалось, не думал совсем о делах своего царства. Он по–прежнему ласкал Ледию, напивался кумысом. Иногда бил ее. Видно, соскучился. Щеголял в подаренном халате, якобы с плеча самого властелина Персиды, нисколько не догадываясь, что халат столь раздолен, а Дарий так мал ростом, что утонул бы в нем или разбился, наступив на узорчатую полу.
Когда известие о вторжении персов достигло стайбы Когула, он поначалу опешил. Почему пошли через Балканы, а не здесь, как договорились? Но, поразмыслив, успокоился. Если персы оттуда будут теснить скифов до Танаиса – измотаются те и другие. А он, царь сарматов, еще не решил, как поступит. Слова о союзе он Дарию не давал, а скифы соседи грозные. Не посоветовавшись с хромым, велел своей орде съехаться в одно место. Ранней весной она сдвинулась, перешла Танаис, а огромный лагерь зачадил кострами на скифской земле.
Сделал это Когул только для шпионов Дария. Разве он не выполнил клятву отца своего Агафарсиса и не перешел границу? Скифам, тем можно сказать другое: ждал удара Персиды отсюда и отступил в дружественные степи.
Была у Когула мысль отпустить Мадия, раскаяться в поступке отца и повести войско на персов. Об этом он сказал хромому. Тот сморщился, отчего совсем не стало видно глаз в складках дряблой кожи, ответил:
– Побывавший в капкане волк становится мстительным. Ты убей Мадия. Ведь Агай знает, что мы похоронили старейшину. Отец твой, да простит меня его тень, был богат телом, а не умом. Хотел старейшину продержать в яме до поражения Агая, чтобы победой своей унизить Мадия за оскорбление. Ты помнишь, какое. Так Агафарсису надо было, а тебе зачем? Скифы обречены, думаешь? Дарий их разобьет? Один? Скоро ли?.. Я бы на эти вопросы не ответил, сынок. Может случиться наоборот, а Мадий не убежит из ямы. Тогда жди скифов в гости. А что это за гости, ты видел. Вспомни тех четверых.
Разговор этот происходил вечером, в день переправы за Танаис. Ночью старейшина скифов исчез. Хватились его утром. И все стало ясно. Его освободила нубийка и пропала вместе с ним. Ножичек Ледии валялся в юрте рядом с обрывками ременных пут. У царской коновязи недосчитались четырех коней, а конюха нашли под войлоком задушенным. Погоня за беглецами была короткой. По скифской земле сарматы ездили с опаской и вглубь забираться не решались.
Когул встревожился. Хромому стоило трудов немалых успокоить его, заверяя, что Агаю сейчас пока не до сарматов, а сам он и кинжальщиков послал по следу Мадия. Убьют. Есть вести: скифы допятились до самого Борисфена и отходят вверх к порогам, где покоятся их могучие предки. Может, решили умереть там все. Следовательно, сюда не придут и надо опасаться персов. Ведь теперь Персида будет соседствовать с Сарматией, а у царя–барса лапа всегда поднята для удара. И уж раз вовремя не выступили на его стороне, надо убираться подобру на свою сторону.
Когул выслушал его внимательно, но поступил по–своему. Утром следующего дня сарматская орда приготовилась в путь. Не отсиживаться решил пылкий царь, а быть там, где решаются судьбы двух народов. Самому взглянуть и ударить по обессиленному победителю. Хоть и против своей воли, но пришлось хромому ехать в неизвестное. Невзлюбил он с этой поры своего воспитанника.
Серым холодным утром над заболоченной низиной Танаиса висел туман. Скрытая им орда тронулась на запад. По шуму, лязгу и реву, даже не видя, можно было определить, что идет войско, и войско это огромно.
Воины Сосандра продолжали путь, еще не зная об участи первой когорты. О ней им поведал Гекатей, выехавшей из ставки Агая навстречу своим согражданам. Сам он не видел гибели когорты, но вину за нее относил за счет царя, что позволил пойти ей на целое войско персов, а потом не поддержал ударом своей бесчисленной конницы.
Гекатей взял командование над второй когортой. Зная, что скифы отходят в верховья Борисфена и тем самым открывают путь Дарию на Ольвию, он не стал колебаться – идти ли защищать родные очаги или сражаться здесь, – повернул гоплитов лицом на север и повел их к порогам, надеясь где–то там соединиться с Агаем.
«Хвала тебе, Гекатей! – шагая в колонне, думал Лог. – Мог бы увести когорту в Ольвию, хотя бы для того, чтобы защитить свой небогатый дом и многочисленное семейство, но не делаешь этого. Верный слову, уходишь все дальше от них и дальше. А вернись, и Совет граждан ничего бы не сделал с тобою. В твоих руках сила, эти вот гоплиты. Они бы с радостью вернулись уберечь свои очаги».
Дни терялись в дороге. Ола со служанкой катила в кибитке. Азгур правил лошадьми. Усталые гоплиты, кто как мог, устраивались на повозках или же, бросив на них щиты, налегке шагали рядом. Было пыльно и жарко. Солнце нагревало доспехи. Воины шли медленно, жарясь. Тогда Гекатей разрешил снять их.
Иногда стратег подавал знак флейтисту, и тот внезапно играл тревогу. Воины хватали оружие, облачались в панцири и выстраивались то в боевую линию, то, прикрыв головы щитами, шли на воображаемого врага бронзовой черепахой. Такие тревоги учили вчерашних мирных людей тактике и ведению боя, а в бесконечной дорожной скуке даже развлекали. На ночевках выставлялись посты. Чтобы дозорные не дремали, Гекатей сам вышагивал по лагерю чуть ли не до восхода, проверяя их придирчиво. День ото дня люди обвыкались с профессией воинов, подтягиваясь, щеголяя друг перед другом выправкой.
Всадников увидели внезапно. Они выскакали на курган и застыли на нем густо, издали похожие на стаю дроф. Кто они – распознать было невозможно. Времени не было гадать – свои, чужие. Гекатей дал команду построиться в боевую линию. Воины разобрали оружие, выстроились в три шеренги, имея за спиной только повозки.
