Константин Бадигин - Корсары Ивана Грозного
Петр бросился в маленький домик, стоявший в стороне среди огромных шелковиц. Здесь жил Алексей, костромич. Двадцать лет назад, когда мурза Сулеш был еще сотником, он взял Алексея в плен. Парень был грамотен, трудолюбив и покорлив — слово хозяина было для него законом. Сулеш полюбил его и приблизил. Через десять лет Алексей принял мусульманство и женился на татарке, дальней родственнице своего хозяина. С тех пор он стал доверенным человеком мурзы во всех делах. Даже евнухи при гареме были под его началом. Алексей управлял хозяйством мурзы, содержал конюшню, делал вино и сыры, продавал все, что производилось во владениях мурзы Сулеша и шло на продажу… Пятеро сыновей родила ему жена. Все они воспитывались в исламе и говорили по-татарски. Однако Алексей втайне по-прежнему был верным христианином и не забывал русской веры. Отец Василий своей властью разрешил ему принять ислам и жить с неверной во имя великой цели — помощи своему отечеству. Алексей мог оказать помощь немалую. Мурза Сулеш доверял ему и многое рассказывал о замыслах хана.
Петр Овчина перелез через низкий забор из дикого камня и очутился у окна комнаты, где спал Алексей. Он тихонько позвал его. Алексей тотчас откликнулся. Его бородатое лицо, освещенное бледным светом луны, показалось в окне.
— Что тебе, Петр?
— Беда, брат!
И Петр Овчина торопясь рассказал о похвальбе Дивей-мурзы на пиршестве и о продаже Анфисы кафскому купцу Осману.
— Люба мне Анфиса, — закончил свой рассказ. — Научи, что делать… И царя надо упредить.
Алексей знал о желании мурзы Сулеша продать двадцать русских женщин и уговаривал его отказаться от сделки. Он видел список невольниц, предназначенных к продаже, Анфисы в нем не было. Он догадался, что это проделка старшей жены мурзы, знавшей, что Петр любит Анфису и хочет на ней жениться. Случилось так, что племянница старшей жены, кособокая Фатьма, влюбилась в Петра, и старуха решила осчастливить племянницу и выдать ее замуж за русского. Препятствием к замужеству Фатьмы, по мнению старшей жены, была Анфиса, и старуха решила от нее избавиться.
— Московского царя надо упредить, — раздумывая, произнес Алексей, — дело важное. Беги… Захвати свою Анфису и ее брата.
— Куда бежать, татаре поймают!
— Не торопись… Ты знаешь дорогу к Серебряному ручью?
— Знаю.
— Сможешь найти кибитку пастуха Никиты?
— Смогу.
— Бери тайком лошадей. Скачите к пастуховой избе. Там оставайтесь несколько дней, пока будут искать. Лошадей Никита приведет обратно в конюшню, скажет, нашел их в степи… Я упрежу, когда можно бежать дальше, к Перекопу. Пришлю с Никитой кормовых запасов. Бабу в мужичье платье одень и косы пусть обрежет. Понял?
— Понял, спасибо тебе.
Петр ликовал.
«Анфиса станет моей женой, — думал он. — Целый год она отворачивалась от меня и твердила о своем муже Степане. Теперь-то она поймет, кто ее спаситель, и отнесется по-иному».
Мысль об Анфисе удваивала его силы.
Ровно в полночь трое всадников выехали на дорогу, ведущую к Перекопской крепости. Никто не встретился на их пути. Кони ступали по земле мягко, бесшумно. Две-три собаки затявкали было, но тут же стихли. А с рассветом беглецы свернули с дороги и поскакали степью к Серебряному ручью, где стояла кибитка пастуха Никиты.
Никита был старший пастух. Он был не один. Овец стерегли восемнадцать подпасков и сотни две злобных собак. Подпаски находились неотлучно при стаде, спали под открытым небом и готовили себе пищу на кострах. В кибитке вместе с Никитой жил Федор, помощник. У него за какую-то провинность ордынцы вырезали язык, и он был нем.
К обеденному времени беглецы прискакали к Пастуховой кибитке. Никита досыта накормил их жареной бараниной. Отары мурзы Сулеша были огромны, и никто не знал, сколько там овец: то ли восемьдесят тысяч, то ли сто тысяч.
Опасаясь злых собак, редко какой татарин осмеливался приблизиться к овечьему стаду.
Поручив беглецов помощнику Федору, растолковав ему, куда их прятать, если появится погоня, Никита поехал в Бахчисарай, прихватив лошадей мурзы Сулеша.
Приказания Алексея выполнялись строго и без всякого рассуждения.
Глава тридцать третья. «ЕСЛИ БЫ РУССКИЕ ЗНАЛИ СВОЮ СИЛУ, НИКТО НЕ МОГ БЫ БОРОТЬСЯ С НИМИ»
Через месяц скитаний в жарких крымских степях беглецы оказались у Перекопской крепости. Всю ночь за ними шли волки, их было много, и беглецы радовались, что подошли к человеческому жилью.
Начинался рассвет. Черная каменная громада, поставленная турками в самом узком месте перешейка, преградила путь. Петр Овчина прожил в крымском плену пять лет и не раз бывал со своим хозяином мурзой Сулешом в Перекопской крепости. Он знал, что плоский перешеек был перекопан широким и глубоким рвом. Проход был только через ворота крепости.
Ров копали русские пленники много лет назад. Сейчас по его берегам тянулись камышовые заросли, а над камышом возвышались редкие деревья. От Перекопа до ближайших крепостей Литовского княжества Черкасс и Брацлавы шесть дней пути на хороших конях по совсем ровной, покрытой травой степи.
Посторонний не сразу различил бы среди беглецов женщину. Все были в штанах и мужицких рубахах, и волосы у всех были подстрижены коротко. Первые дни пути на Петре штаны были широкие, с огромной мотней, подаренные ему хозяином мурзой Сулешом. Они были из тонкого синего сукна, и когда-то их носил по праздникам сам мурза. Но на Петре штаны были жалким зрелищем. Когда он стоял, казалось, что стоит баба в юбке. И Анфиса часто подсмеивалась над ним. В степи широкие штаны оказались неудобными. К ним во множестве цеплялись репейники и всякие колючки, а в складках копилась пыль. На пятый день пути Петр попросил Анфису сшить ему из турецких штанов простые, мужицкие. Остатки материи Анфиса спрятала в свою котомку. Сапог ни у кого из беглецов не было.
Петр Овчина был вожаком. Ему недавно стукнуло тридцать лет. Он находчив, смел и предприимчив. Федор еще очень молод: в прошлом месяце ему исполнилось восемнадцать. Но он велик ростом, и сила у него медвежья. Анфиса походила на брата: высокая, ширококостная. Она похудела во время скитаний в степи, но была по-прежнему красива. Анфиса часто плакала, вспоминая погибших детей. По ночам она горячо молила бога о своем муже. «Господи, — говорила она каждый раз, — защити моего Степана от всяких бед и несчастий. Сделай так, чтобы мы с ним свиделись…»
Казалось, что крепость стоит совсем близко. Беглецы слышали, как перекликались дозорные на стенах, слышали заунывные, протяжные песни турецких солдат.
— Днем в камышах выспимся, а вечер настанет — на тот берег. Сейчас светло, могут заметить солдаты.
