Легионер. Книга первая - Вячеслав Александрович Каликинский
Жизнь надворный советник, ныне покойный Власов, вел трезвую, тихую и степенную. Проснувшись, имел обыкновение вставать сам. Одевался, умывался, даже платье сам чистил. Ждал со стаканом кофея (или чая – по погоде и настроению) почтальона. Листал календарь, читал газету. Если погода была ясной, то, отдав распоряжение прислуге насчет обеда, ненадолго выходил прогуляться. Если моросил дождь, то дремал в кресле у окна.
Из всех родственников Власова дворничиха упомянула брата Петра – заштатного преподавателя гимназии где-то в российской глубинке. Брат был беден – и, как положено, присылал Власову поздравительные открытые письма на Пасху и Рождество Христово. Надворный же советник, без всякой «поздравительной ерунды», «отвечал» брату скромными денежными переводами. Квитанции сохранял – более того: на особую бумажку выписывал суммы сделанных им пожертвований. Чем старуха Семенидова и была неоднократно обижена: хозяин не делал разницы между рублем, пожертвованным неизвестному студенту на улице и таким же рублем, но подаренным ей, дальней родственнице, по случаю какого-то праздника.
Относительно офицера выяснилось: Власов, своих деток не имеющий, очень был привязан душой к молодому человеку, приехавшему несколько лет назад в Петербург поступать по военной части и случайно набредшему на билетик во власовском окне, еще на прежней его квартире. Сдав молодому человеку комнату, г-н Власов, по его же словам, долго к нему присматривался.
– Немчура ведь! – вставил дворник.
Но в конце концов Власов к постояльцу душой потеплел, следил за его карьерой, экзаменами на офицерский чин. Ждал весточек от него, когда молодой офицер уехал на войну в Туркестан, а потом и на турецкую войну. Долго не хотел менять квартиру – «вот, мол, Карл вернется – а меня нету!» Очень был обрадован надворный советник, когда офицер, вернувшись с войны награжденным, навестил его. Хвастал Егор Алексеевич орденами подопечного, как своими собственными. Велел своему знакомому Флерову, у которого квартировал до получения казенного жилья офицер, оказывать ему всяческое уважение – когда тот, по старой памяти, запанибрата попытался было с ним держаться.
Офицер приходил к Власову два-три, много – четыре раза в месяц. Каждый раз жилец непременно провожал его – либо до входной подъездной двери, либо до ворот, по погоде. Расставались очень приязненно, по-родственному. К отставному надворному советнику гости нечасто, но все же ходили – ни одного из них он не отмечал так, как этого офицера.
Путилин, слушая все это, быстро терял к офицеру профессиональный интерес. Но все же поинтересовался: а в тот вечер Власов провожал своего гостя? Дворничиха развела руками: не заметила. Дождь ведь лил, а у нее еще, как на грех, зубы на погоду разболелись, прилегла к печке и задремала.
– Значит, подозрительных знакомых у вашего покойного жильца так и не было? – подал голос с порога незаметно спустившийся судебный следователь. – Ну а кого вообще еще можете назвать?
Получив отрицательный на сей счет ответ, следователь уныло втянул голову в плечи и покосился на Путилина: вот оно, мол, как бывает…
Тот же, хмурясь и покусывая нижнюю губу, стал собираться. Дворника похлопал по спине, мальчишку потрепал за вихры. Со следователем Иван Дмитриевич попрощался за руку, пару оставшихся сыщиков поманил за собой и что-то сердито выговорил им уже на улице. Сел в коляску дожидавшегося лихача – и уехал.
Скоро на подмогу сыщикам из полицейской части прибыло подкрепление из личного, как считалось, резерва начальника Петербургского сыска. Поиск человека с порезанной, как предполагалось, рукой, закипел. Начали искать и офицера, благо тут след был: один из сыщиков пошел по старому адресу Власова, и из домовой книги в тамошней полицейской части быстро установил, что его знакомцем был прапорщик Саперного лейб-гвардии батальона Карл Христофорович фон Ландсберг. Однако найти и расспросить его не удалось: как сообщили в казармах Саперного батальона, прапорщик Ландсберг 26 мая испросил у командира краткосрочный отпуск по случаю болезни матери, и выехал по железной дороге в свое имение куда-то в Ковенскую губернию.
* * *
А 1 июня в камеру к судебному следователю Павлову вихрем, без доклада, ворвался один из путилинских «резервистов» – агент Жильцов. Оказалось, что в аптеке Фридлендера, что у Каменного моста, с уверенностью вспомнили, что поздним вечером 25 мая подавали медицинскую помощь… саперному офицеру, по приметам схожему с фон Ландсбергом!
Из рапорта сыскного агента следовало, что к Грингоффу (так звали младшего провизора аптеки, дежурившего в ту ночь) обратился офицер, правая рука которого была обернута окровавленным платком. Размотав его, Грингофф увидел глубокую резаную рану у основания двух пальцев – мизинца и безымянного. Судя по артериальному кровотечению, рана была глубокой и требовала хирургического вмешательства. О чем Грингофф, оказывая первую помощь, и заявил офицеру. Он наколол льда, завернул его в салфетку и дал офицеру жгут – предупредив, что долго им пользоваться нельзя. Грингофф также сообщил офицеру адрес ближайшего частного доктора и даже разбудил мальчишку-рассыльного, чтобы тот проводил офицера – но офицер отказался. И, поблагодарив, уехал. Рану свою он объяснил собственной неосторожностью: вставлял-де саблю в ножны и порезался. Лично он, Грингофф, считает подобное объяснение неубедительным: саблей, скорее, можно было порезать левую руку, придерживающую ножны.
С этим судебный следователь Павлов и отправился в казармы Саперного батальона. Там он прежде всего разыскал военного доктора, который подтвердил, что в ночь с 25 на 26 мая подавал помощь делопроизводителю батальона прапорщику фон Ландсбергу.
На штатского следователя доктор Мартов смотрел с плохо скрытым пренебрежением, и когда Павлов поинтересовался: не вызывали ли у военного медика, человека, понимающего толк в ранах, сомнения по поводу объяснений Ландсберга, только фыркнул. На службе, милостивый государь, все бывает, мол!
Дома следователя поджидала телеграфная депеша от самого Путилина: он срочно приглашал того к себе на Казанскую, в присутствие.
Про ранение знакомца Власова, сапера Ландсберга начальнику сыска доложить уже успели. Очень заинтересовался Путилин и бумагами, которые следователь нашел в изъятом архиве покойного Власова. Иван Дмитриевич велел подать всем чаю с бубликами и быстро просмотрел эти бумаги.
Из записей Власова следовало, что Карл фон Ландсберг сделал у него более полугода назад заем на сумму 5 тысяч рублей – в виде ценных бумаг. А в начале нынешнего года – новый заем в 4 тысячи, уже наличными – для чего Власов продал два своих заемных билета по 2 тысячи рублей. По поводу обеспечения заемных сумм стояла пометка Власова: «прост. расписка». Срок возвращения обоих займов был определен
