Война Кортни - Уилбур Смит
Шафран хихикнула, предположив, что Эймис разыгрывает какую-то шутку. “Кто такой Губбинс?”
- Полковник Колин Губбинс-маленький, свирепый артиллерист с волнующе-пронзительными голубыми глазами, чей точный титул не имеет значения, потому что он, по сути, человек, который все делает. Он еще не полностью контролирует Бейкер-Стрит, но когда-нибудь обязательно будет. Мой тебе совет, Мисс Кортни: - "Берегись Губбинса.- Не раздражай его. Сделай так, чтобы он был счастлив в твоем присутствии. От этого может зависеть твое будущее.”
“Я, конечно, постараюсь.”
“Таков уж наш дух. Теперь рабочая сторона Бейкер-стрит разделена на секции, каждая из которых известна по инициалу, естественно, который также относится к ее боссу. Это может быть связано с тем, что эти боссы регулярно меняются, поэтому легче запомнить одну букву, чем бесконечную серию новых имен. Французская секция известна как F, для Франции, как и ее босс. Голландская секция и босс известны как N, для Нидерландов. Мы с вами сейчас выступаем в разделе, посвященном Бельгии и Люксембургу, который известен как Т. Теперь ты можешь задаться вопросом, Почему тебя привели в объятия Т. Ответ отчасти заключается в том, что мы с тобой знаем друг друга, но также и потому, что твое воспитание может помочь тебе приобрести определенные лингвистические навыки, которые нам требуются.”
- Как так?”
- Потому что половина Бельгии говорит по-французски, а другая половина-по-фламандски, то есть по-голландски. Конечно, я уже знал, что ты родилась и выросла в Кении, но из твоего досье я вижу, что ты получила образование в Южной Африке . . .”
- Да, сэр, в Родине, в Йоханнесбурге.”
- А ты не подцепила каких-нибудь африканцев, пока была там?”
“Немного.”
“Хорошо. Тогда ты узнаешь, что африкаанс - это также форма голландского языка. Так что это не должно быть выше твоих сил, чтобы улучшить твой фламандский. Это означало бы, что мы могли бы ввести тебя в игру во Фландрии. Я вижу, что твоя мать была немкой по происхождению, и ты провела некоторое время в Германии до войны . . .”
“Совершенно верно, сэр. Одна из моих самых близких подруг в школе была немкой. Пару раз я приезжала погостить к ее семье.”
“Я полагаю, ты вообще не знаешь язык?”
“Да...У меня немного разговорный немецкий.”
“Ну, это только начало. Большая часть нашей работы на Бейкер-стрит состоит в том, чтобы поддерживать связь с сетями сопротивления в различных местах, помогать им расти, давать им оборудование и готовить их с нуля. Но мы твердо намерены в свое время взять на себя активную роль: саботаж, убийства и тому подобное.”
“И Вы имеете в виду именно меня?”
“Я бы так и подумал. А пока, почему бы мне не угостить тебя ужином сегодня вечером? "Дорчестер" кормит так хорошо, как только можно ожидать в наши дни, и Малкольм Макэлпайн, который построил это место, клянется, что оно взрыво-безопасно.”
- Спасибо, сэр, это было бы чудесно, - сказала Шафран.
“Хорошо. Ты можете называть меня Харди, пока мы обедаем, но у меня есть одно условие . . .”
Шафран вспомнила, что ей было немного не по себе. Все в СОЕ было так таинственно, что она не решалась даже предположить, что от нее могут потребовать. “Что это, сэр?- спросила она.
“Я настаиваю, чтобы ты надела одно из моих платьев.”
“О, я думаю, что справлюсь с этим, сэр, - заверила его Шафран, довольная его приказом.
Она вернулась в квартиру, которую отец купил еще до войны, в Чешем-корт, современный квартал в одном из самых шикарных районов Лондона, на полпути между Найтсбриджем и Слоун-сквер. Роясь в своем гардеробе, она чувствовала, что смотрит на одежду другой женщины: той, какой она была до войны, той, которая влюбилась в Герхарда фон Меербаха.
В ту ночь в Лондоне с Эймисом Шафран думала о Герхарде, когда выбирала платье для коктейля из темно-синего шелка, точно так же, как она думала о Герхарде сейчас, сидя в холодной, холодной камере.
- Нет! - Не надо! она обругала себя. Это слишком больно. Подумай о том наряде, о той ночи с Харди, ни о чем другом.
Эймис создал это платье в качестве главного дизайнера дома Лашасс. Его ткань была такой красивой, а покрой - таким изысканным, что любая женщина, желавшая носить его, должна была соответствовать высоким стандартам, которые он устанавливал. Прежде чем надеть его, Шафран сделала над собой усилие, которое когда-то было нормальным, но теперь исчезло из ее военной жизни.
Обнаженная и ужасно незащищенная, изо всех сил стараясь унять дрожь, прижавшись всем телом к холодному влажному бетонному полу, Шафран вновь переживала каждый прекрасный, снисходительный момент своих приготовлений этой ночью. В своем воображении она лежала в ванне, наблюдая, как ее кожа розовеет в обжигающе горячей ароматной воде. Она насухо вытерлась и принялась успокаивать кожу густыми лосьонами, наслаждаясь ощущением, как ее пальцы размазывают по мягкому, гладкому телу скользкие сливочные смеси. Она надела атласный халат, прошла в гардеробную и выбрала самое красивое нижнее белье и шелковые чулки.
Ей было так важно, чтобы ее прическа и макияж были безупречны, чтобы каждая деталь ее украшений, туфель, пальто, перчаток и шляпки соответствовала друг другу, ей самой и случаю. Она чувствовала себя новобранцем, готовящим свою парадную форму для осмотра зорким, неумолимым сержант-майором. Эти тонкие штрихи были ее униформой, а "Дорчестер" станет ее плацем.
Прежде чем выйти из квартиры, Шафран оглядела себя в большом зеркале. Она знала, что люди находят ее красивой, потому что так говорили ей всю жизнь. Но в ее оценке не было никакого тщеславия. Ее целью было не поздравлять себя, а выявить все ошибки, недостатки и несовершенства. Ее руки, например, большую часть прошлого года сжимали руль штабной машины Джамбо Уилсона. Как его водитель, она часто была и его механиком. Женщина, которая должна была быть готова в любой момент сменить колесо, заменить свечу зажигания или импровизировать с ремнем вентилятора из собственного чулка, не могла утруждать себя длинными накрашенными ногтями или обычным маникюром, особенно когда она работала в пыли и песке Западной пустыни.
Шафран вытянула пальцы перед собой, глядя на тыльную сторону
