Понсон дю Террайль - Сокровище гугенотов
Шум чьих-то осторожных шагов заставил короля оторваться от дум и поднять голову. Перед ним был Келюс.
— А, это ты! — сказал Генрих.
— Да, государь.
— А где ты был?
— Вот за этой дверью.
— Значит, ты слышал?
— Все, потому что интересы вашего величества — мои интересы!
— Значит, ты знаешь?
— Я знаю, что только что ваше величество осмелился интриговать этот еретический король без королевства, этот наглый гасконец, осмеливающийся добиваться французской короны!
— Как! Он?
— Господи, да это так ясно!.. И если бы вы, сир, захотели проявить истинную государственную мудрость, то приказали бы сегодня же вечером арестовать его и отправить в одну из камер Венсенской крепости!
— Что ты говоришь!
— Да ведь это — гугенот! Неужели вы, государь, хотите поставить на карту спасенье своей души?
При этих словах король задрожал как осиновый лист и схватился за ладанку, висевшую у него на шее.
«Наваррский король проиграл свою партию! — подумал Келюс. — А герцог Гиз обязан мне очень многим за этот ловкий выпад!» Генрих III продолжал дрожать.
— Он прав, я могу быть осужден за это на вечные муки! — наконец произнес он.
XI
— Возлюбленный мой Рауль, — сказала герцогиня Монпансье, — знаешь ли ты, что такое любовь?
— Ваше высочество, — ответил экс-паж короля Карла IX, — любовь — нечто такое, что каждый оценивает со своей точки зрения.
— Это слишком туманное определение!
— Я постараюсь доказать вашему высочеству свою правоту! Этот разговор происходил в тот самый день, когда король Генрих
Наваррский получил чрезвычайную аудиенцию у короля Генриха Валуа, и в том самом доме прокурора Гардуино, который по капризу Генриха Наваррского был превращен в гостиницу.
Наступил мрачный, темный декабрьский вечер, и с Луары надвигался густой туман; однако в комнате, где сидела Анна Лотарингская, уютно горел жаркий огонь в камине и беседовалось очень приятно.
Но как случилось, что Рауль, давний обожатель пикантной брюнетки Нанси, вдруг превратился в рыцаря сердца сестры герцога Гиза? Это очень длинная история, о которой в данный момент мы скажем лишь несколько слов.
После страшной Варфоломеевской ночи Генрих Наваррский убедился, что его безопасность можно гарантировать лишь тем, чтобы при Гизах был постоянно человек, умевший стяжать их доверие, но всей душой преданный наваррскому королю. Этот человек должен был держать Генриха в курсе всех замыслов его врагов. Выбор пал на Рауля, за которого говорили его красота, молодость, изящество и ловкость. Генрих поговорил с ним, и в результате герцогиня Монпансье однажды заметила на мосту Святого Михаила молодого дворянина, который горько плакал. Анна остановилась около Рауля (это был он) и с участием спросила, о чем он горюет.
— Сударыня! — ответил Рауль. — Во время побоища гугеноты убили мою невесту, и теперь я неутешен!
Рассказывать красивой женщине о своей любви к ней — значит иметь девяносто шансов, что не будешь выслушан. Но заявлять ей о безутешности своей любви к другой — значит иметь сто шансов на ее внимание и интерес.
Горе юноши тронуло герцогиню; к тому же она сама старалась забыть красавца Лагира, и встреченный юноша показался ей удобным средством для этого. Поэтому она увезла Рауля с собой в Нанси, и разговор, которым началась эта глава, достаточно ясно показывает, что расчеты Анны на утешение, по-видимому, оправдались.
Итак, Рауль заявил, что он постарается доказать своей собеседнице правоту выставленного им тезиса.
— Но, — предупредил он, — если вашему высочеству угодно, чтобы я мог сделать это вполне, благоволите запастись терпением, так как моя речь будет продолжительна!
— Говори, милочка мой Рауль, говори! — ответила герцогиня и, взяв юношу за руку, притянула его к себе, после чего усадила на скамеечку у своих ног.
— Любовь, — продолжал тогда Рауль, — это прежде всего дело воображения, это болезнь, которая выражается самыми разнообразными симптомами и которую нельзя лечить одним и тем же средством.
— Вот как?
— Я знавал при дворе покойного короля некоего дворянина, который с уверенностью твердил, что больше всего любят ту женщину, которая хуже всего обращается с вами и заставляет вас терпеть тысячу мук… Герцогиня кинула на юношу взгляд, красноречиво говоривший: «Неблагодарный!». Однако Рауль спокойно продолжал:
— Если вы страстно любите женщину, она перестает любить вас; если женщина страстно любит вас, она становится для вас невыносимой!
— Да неужели, милый Рауль!
— Любовь не может процветать на широкой проезжей дороге, где нет препятствий и измен. Для ее процветания требуются затруднения, страдания, измены, тысячи мук; иначе она чувствует себя как рыба, вытащенная на берег, или как птица, брошенная в воду…
— Но, милый Рауль, знаешь ли ты, что твой портрет любви отвратителен?
— Отвратителен, — может быть, но зато правдив, и, если ваше высочество разрешите мне, я докажу, что это так.
Не отвечая, Анна Лотарингския кинула на юношу взгляд, полный властных чар. Тогда Рауль нетал со скамеечки, преклонил колени и взял герцогиню за руку. Анна не отдернула руки и даже бровью не повела, когда смелый юноша поцеловал эту руку.
— Ну-с, я слушаю вас, прекрасный рыцарь! — сказала она улыбаясь.
— Ваше высочество! — заговорил Рауль. — Вам угодно было с благосклонностью взглянуть на меня, смиренного и ничтожного, и возвести до себя. Здесь мы одни, здесь принцесса уступает место женщине, — и с этими словами Рауль, обняв герцогиню, поцеловал ее.
— Далее?
— Да, здесь вы любите меня. Но завтра или даже сегодня вечером улицы наполнятся народом, и во главе блестящей свиты, окруженный изящнейшими и благороднейшими синьорами, прибудет герцог Гиз. Все с приветствиями преклонятся пред герцогиней
Анной, дочерью лотарингских герцогов, внучкой Людовика Святого, и никто не обратит внимания на мелкого дворянчика, который тут же отойдет в тень!
Герцогиня взяла обеими руками голову юноши и вернула ему поцелуй, который он осмелился дать ей перед тем.
— Ну так вот, — продолжал Рауль, — обволакивать вас взглядом, тайно обожать вас, когда все будут выражать вам свой восторг и преклонение, это мука, это ад, но в то же время это счастье…
— Ну, так будь счастлив! — ответила герцогиня, снова целуя его.
Рауль собирался продолжать свою теорию любви, но в этот момент в дверь постучали. Это явились слуги мэтра Гардуино с ужином.
— Друг мой Рауль, — шепнула герцогиня, — чтобы доказать тебе, что любовь, приравниваемая к пытке и аду, иной раз может стать раем, приглашаю тебя отужинать со мною!
