Юлия Андреева - Последний рыцарь Тулузы
– Я только что от графа, так же как и я, он считает, что именно ты должен возглавить это дело, – как ни в чем не бывало, продолжил де Савер. – Скажу больше – граф сделает все возможное, чтобы вся поступающая к нему информация о возможных действиях пришлых будет доводиться и до твоего сведения, со своей стороны я обещаю, что все сведения, которые добудут ученики школы, также будут передаваться тебе.
– Но... я даже не знаю, с чего начать, прежде я никогда... – Я посмотрел на трещину и отвел взгляд. Теперь она пугала меня. Казалось, что этот мрачный символ долгие годы поджидал здесь меня специально, чтобы испортить тихую и беззаботную службу, праздную и сытую жизнь...
– Прежде всего ты должен обратить внимание на смерти.
– Смерти? – Я перекрестился.
– Да. Смерти, особенно смерти знатных господ. У меня есть сведения, что в последнее время наши конкуренты повадились устраивать все таким образом, чтобы в результате либо судили невиновного, либо считали убийство самоубийством. Найди несколько подходящих покойничков. Через них можно будет выйти на заказчиков и, наконец, на наших конкурентов. В конце концов, я не предлагаю тебе самостоятельно уничтожать осиное гнездо. Постарайся хотя бы обнаружить его, а там уж...
– Лучше бы вы поручили мне лезть в это самое гнездо, – откровенно признался я. – Можно подумать, что ученики нашей школы когда-нибудь действовали по-другому. Как я отличу их работу от дел пришлых?
– Ты невнимателен, мальчик мой, – де Савер покачал головой, – я же говорю тебе, что наши ученики не получали работу в Тулузе уже полгода. Впрочем, если будет дело, тебе об этом доложат.
Мы еще поговорили какое-то время, после чего учитель распрощался со мной и скрылся в ночи. Я не ходил просить, чтобы ему открыли ворота, уверенный, что он либо заночует у какой-нибудь милашки в замке, либо у него найдутся собственные ключи. Я был уверен, что он найдет выход из замка.
«Последнее пристанище» – начало пути
В ту ночь я обошел конюшни, проверил подготовленных для нас лошадей и велел заменить одну, показавшуюся мне недостаточно выносливой, кобылу, осмотрел оружие и поклажу, отдал последние распоряжения рыцарю, которого сам же назначил главным. После чего тайно покинул замок, отправившись «ходить по дну».
«Хождение по дну» – так я называл свои редкие, обычно ночные, вылазки в город. Опасаясь встретить знакомых, я выбирал самые злосчастные и грязные кабачки и гостиницы, где за кружку дешевого вина и мясную поджарку местные забулдыги выворачивали передо мной свои душонки.
Так, не прибегая к сети шпионов и не используя «инструментов правды», коими предпочитают орудовать заплечных дел мастера и которых не чурается знать, я получал сведения из жизни города и, как ни странно, замка.
Месяца три как я не «ходил по дну» и теперь понимал, что сделал глупость. Ведь не предупреди меня многомудрый де Савер, я пребывал бы в блаженном неведении о том, что уже наточен и вложен в верную руку нож против моего господина или его сына.
Таких кабаков в Тулузе было несколько, но самой мерзкой репутацией пользовался кабак, он же гостиница, с невеселым названием «Последнее пристанище», прославившийся тем, что его хозяин давал в долг, скупал краденное и нередко снабжал лихой работенкой местных прощелыг и пропойц.
К «Последнему пристанищу», расположенному в заброшенной бухте, где всегда воняло гнилыми водорослями и куда частенько выбрасывало волнами утопленников, вели три моста. Два платных и один рисковый. На одном из платных мостов собирали денежку монахи ордена госпитальеров.
Второй мост стерегла гильдия воров, заправляющих в этом квартале. Третий – «Мост последнего гроша», а точнее, совершенно отвесная лестница, позволяла, не платя никому, рискнуть здоровьем во имя предстоящей выпивки.
Когда трактирный слуга примечал ползущего по крутой, узкой, словно адово горло, лестнице отчаявшегося пьянчугу, он тут же начинал бить в висящую над крыльцом железяку, возвещая всех о бесплатном зрелище. Нередко именно этот звон, да еще и крики трактирных гуляк были причиной гибели отчаянных пьяниц, рискнувших на этот шаг.
Конечно, для меня, как и для любого ученика школы де Савера, эта лестница не была чем-то из ряда вон, но я пошел через мост, охраняемый монахами, не желая до срока выставлять себя на обозрение местной голытьбы.
Был отлив, и в бухте немилосердно воняло. Но едва только я открыл дверь в «Последнее пристанище», как в нос мне шибанул такой резкий и смачный запах, что заслезились глаза, а дух гниющих водорослей показался горным воздухом.
Я оглядел кабак и сел в углу перед козлами, чьи массивные ноги вошли в мягкий, много раз орошенный вином и пивом пол, в ожидании, когда ко мне подскочит обслуживающий посетителей мальчишка.
Справа от меня за большим столом веселилась компания во главе с широколицым, плотным воином с красным носом, бритым подбородком и седыми патлами. Одет он был в видавшую виды кожаную рубаху с нашитыми на ней металлическими бляшками и истертые до дыр штаны. По тому, что рядом с ним лежал боевой, а не охотничий лук, я понял, что это военный. Скорее всего, вернувшийся из похода лучник. У стены, где обычно у дворян размещается настил для собак, сидели слуги пропивающего свое жалование бедолаги. Каждый из них подпирал или сидел на тюке, от которого ему, по всей видимости, было запрещено отлучаться даже по нужде. Перед слугами прямо на земляном полу стояли блюда с вареной говядиной и хлебом, которые они запивали кислым вином.
То и дело лучник оборачивался к спутникам, проверяя их бдительность и хвалясь перед гостями своими сокровищами.
– Эй, Джон пройдоха, твою так, перетак, что-то я не вижу узел с периной?! Периной перышко к перышку для моей ненаглядной Анни. Отвечай, свиное рыло, где перина, не иначе как сперли, а ты и уши развесил.
– Ни боже мой, господин, вот она целехонька, извольте проверить. – Носильщик вскочил, вытаскивая здоровенный узел и демонстрируя прореху на заднице. Раздался дружный оглушительный смех.
– Ладно, ладно, смотри, не спи. Не то ты меня знаешь – пристрелю, как собаку, и сброшу в ближайшую канаву.
Трактирный слуга принес столешницу и утвердил ее на козлах передо мной. Я заказал кувшин вина и поджарку.
За одним столом с лучником веселились два ремесленника, судя по пятнам на одежде, красильщики или кожевники, монах и трое крепких парней – либо из лихих людей, либо служащих в отряде какого-нибудь бедного рыцаря.
Я перевел взгляд на камин и заметил еще одного гостя, это был худой, словно щепка, со светлыми глазами и свалявшимися длинными патлами менестрель. Его некогда зеленый плащ вылинял под многочисленными дождями, был порван в нескольких местах и забрызган грязью; на нем не было никакой рубахи, только серое и такое же потасканное, как и он сам, блио. Худые руки музыканта были покрыты грязью, тем не менее пальцы его сжимали маленькую изящную арфу, на которой он тихо наигрывал какую-то мелодию. Было немного странно, что этот явно голодный и страдающий от жестокого похмелья человек не нашел способа присоединиться к развеселой компании. Я привстал и убедился, что перед музыкантом не стоит даже кружки с вином.
