Василий Седугин - Словен. Первый князь Новгородский

Довбуш уселся на престоле и, оглядев всех живыми, веселыми глазами, принялся говорить. Он поздравил новых членов Думы, высказал надежду, что они со всем усердием примутся за работу, а потом вдруг ни с того ни с сего перешел на свое детство, рассказал, что оно протекало в Рерике, на берегах Балтийского моря, куда они со сверстниками бегали купаться и ловить рыбу, как порой неосторожно они на лодках уплывали в дальние просторы и однажды чуть не погибли во время налетевшего шторма.

Он вдруг вспомнил, что вокруг столицы стоят прекрасные леса, где множество грибов и ягод, что он помнит и знает множество тропинок в чащах, по которым с друзьями детства пробирался к заветным местам с полянами земляники и клубники, а также россыпям белых грибов и опят…

Но неожиданно, отметил он, его посадили в возок и отвезли в Галкино, оторвав от столицы, друзей и активной жизни. Но и там он время не терял. В тиши небольшого поселка он много размышлял о будущем страны и народа, намечал большие планы по переустройству общества, надеялся, что когда-то боги восстановят справедливость и вернут ему трон родителей. И вот это свершилось. И преобразование Думы — это только первый шаг по пути воплощения в жизнь намеченных изменений…

Словен слушал и не узнавал прежнего Довбуша. В Галкино он привык видеть его несколько прибитым, пришибленным, может быть, даже робким. Если он говорил, то немного, насчет будущего своего не распространялся совсем, а больше излагал обиду на свое заточение. Говорил он с трудом, с большими перерывами между отдельными высказываниями, порой переходил с одной темы на другую…

А теперь слова сыпались из Довбуша, точно горох из дырявого мешка. Он говорил и говорил, не переставая, обволакивая слушателей густой пеленой словесного тумана, заставляя забыть обо всем и принуждая внимать этой пустой болтовне. Что это была лишенная всякого смысла бестолковая трескотня, понимали все, но вынуждены были внимать, потому что говорил великий князь, а своего правителя они привыкли слушать. Тараторил Довбуш, не меняя выражения лица, оно оставалось улыбчивым, добрым и никак не выражало содержание его речей. Казалось, что кто-то сзади его изрекает легкомысленные слова, а он сидит на троне и повторяет за ним, совершенно не вникая в их смысл.

Около часа продолжалась эта болтовня, пока, наконец, Довбуш не перешел к поставленному на Думе вопросу — о распределении денег из казны на различные дела и по различным землям. Он рассказал, сколько поступило средств государству в виде дани, сколько было получено доходов от торговли, таможенных сборов и прочее и прочее, а потом доложил, как намерен распорядиться полученными богатствами.

Первую часть его доклада — о полученных доходах — слушали внимательно и спокойно. Тут вроде бы все было ясно. Но как только великий князь перешел к вопросу о разделении между различными землями, началось сначала легкое, а потом все больше и больше нараставшее волнение. И когда Довбуш закончил свою речь и с довольным видом устало откинулся на спинку кресла, как видно надеясь услышать слова похвалы и одобрения, в гостиной возник шум. Говорили все разом, а некоторые повскакали с мест и выкрикивали гневные слова, но за общим гвалтом невозможно было что-либо расслышать.

Довбуш на первых порах растерялся. Он оглядывался вокруг, ища поддержки, но ни от кого ее не мог получить. Стражники истуканами стояли по обе стороны от него и безучастно следили за происходящим, да и они были бессильны что-либо сделать; из членов Думы никто не собирался помочь великому князю. Наконец, поняв, что только он может как-то изменить положение, Довбуш вскочил и крикнул истерично:

— Молчать!

И, видя, что некоторые услышали его крик, он затопал ногами и взвыл:

— Молчать, говорю! Молча-а-ать!

В гостиной постепенно шум стал стихать, люди рассаживались по скамейкам, недоуменно и смущенно переговариваясь между собой.

Наконец все стихло.

Довбуш сел в кресло, стал оправлять свою одежду, хмуря брови и всем видом показывая свое недовольство. Проговорил, сердито насупя брови:

— Нельзя так вести себя в высоком государственном учреждении! Это вам не рынок, где можно перекричать друг друга и сбить цену на товар или, наоборот, продать подороже. Мы решаем важные вопросы жизни страны, и подходить к делу надо по-серьезному, внушительно и обстоятельно. И не надо забывать, что я — великий князь, что руковожу и направляю вашу деятельность. И сейчас вы спокойно, по очереди, по порядку станете излагать свое мнение, не перебивая друг друга. Вот пусть первым выскажется князь гаволян Бранибор.

Бранибор поднялся, тонкий, длинный, потрогал узкую бороду, стал говорить неторопливо и рассудительно:

— Ты, великий князь, большую часть средств выделил племени бодричей, потому что оно проживает вдоль границы с германцами и несет большую нагрузку по защите рубежей Руссинии. Может, это и правильно, только я скажу, что и гаволяне тоже проживают на границе и тоже испытывают постоянный нажим, и не только со стороны германцев, но и Франкского государства. Нам тоже приходится защищаться, мы тоже строим укрепления, возводим валы и крепости. Так почему же ты нас обижаешь и мало средств даешь на предстоящий год? Чем мы провинились? Разве хуже бодричей стоим на страже?

— Так, понятно. А теперь послушаем князя лютичей Брячислава.

— Нет, постой, великий князь, — не садился на свое место Бранибор. — Ты, прежде чем расспросить Брячислава, ответь мне на заданный вопрос. Прав я или не прав, требуя лишних средств для своего племени? Я приеду к родичам, а они меня спросят на вече, отстаивал ли я их интересы, говорил ли о наших нуждах и что ответил на это великий князь?

— Мы же договорились, что сначала я узнаю мнение всех, а потом отвечу на поставленные вопросы.

— Нет, ты, Довбуш, сейчас мне ответь!

— Какой же ты непонятливый! Простые слова до тебя не доходят. Слушай ты, князь, и внимайте все остальные: излагайте по порядку свои соображения, я их взвешу и оценю, а потом дам ответ. Понятно я говорю? Или еще раз повторить для тебя, князь Бранибор?

— Зачем обижаешь, великий князь? Почему относишь меня к глупым людям?

— Я тебя глупым не называл. Я просто просил терпеливо ждать моих выводов.

— Нет, ты сказал при всех людях, что я непонятливый человек!

— Экий ты, братец, обидчивый! Да не в этом я смысле произнес это слово… Ну да ладно, извини, князь, сорвалось с языка.

— Будь осторожен, князь. Слово вылетело — не поймаешь, а за слово можно поймать.

— Садись, князь Бранибор. А ты, Брячислав, начинай излагать дело по существу.