Юрий Дольд-Михайлик - И один в поле воин
Бертгольд невесело улыбнулся.
— У нас недостаточно сил, чтобы держать во всех населённых пунктах свои гарнизоны. Это раз. Второе, и главное, состоит в том, что завербованные в полицию не могут не стать злейшими врагами партизан. Они вынуждены бороться с ними хотя бы для того, чтобы спасти себе жизнь. К сожалению, полиция рекрутируется по большей части из тёмных людишек и дезертиров русской армии. А дезертир прежде всего трус и трусом останется, какой бы мундир он ни надел.
— Когда я могу приступить к выполнению?
— Через час к отъезду всё будет готово. Сегодня и завтра ты проведёшь инспектирование, а послезавтра, в десять утра, подашь рапорт — «Зелёная прогулка» может быть назначена внезапно. Части будут подняты по тревоге. Кстати, следует проверить готовность полиции собраться по тревоге. Это особенно касается полицейских отрядов в районе села Подгорного, которым ты отдашь распоряжение блокировать лес на участке от Подгорного до Иванкова. Конечно, о предстоящей операции никто не должен не только знать, но даже догадываться. Ясно?
— Вполне. Разрешите идти?
— Иди и постарайся как следует отдохнуть… Постой-ка, чуть не забыл. Сегодня я получил письмо из дому, здесь есть строки, касающиеся тебя. Вот здесь.
Бертгольд отчеркнул в письме ногтем нужное место, подвернул верх листка и протянул его Генриху. Тот пробежал глазами отчёркнутые строки, поднял растроганный взгляд на оберста и снова, уже не торопясь, перечитал написанное.
— Я сейчас же, сию же минуту напишу фрау Эльзе! — воскликнул он взволнованно, возвращая письмо. — Теперь я считаю, что имею право это сделать.
— Что же, это делает честь твоему сердцу. Я как раз отправляю письмо и, если хочешь, припиши несколько строк. Можешь располагаться здесь, в моём кабинете.
Письмо Генриха, однако, не уложилось в несколько строк.
«Многоуважаемая фрау Бертгольд! — писал он. — Только что благодаря господину Бертгольду я пережил счастливейшие минуты: он дал мне прочитать то место в письме, где вы пишете обо мне. С безграничным волнением узнал я, многоуважаемая фрау Бертгольд, что вы хорошо меня помните ещё с детства, и, зная, что я остался совершенно одиноким, выказали ко мне столь искреннее чувство, которое я не могу назвать иначе, как материнской любовью. Я счастлив, когда думаю, что у меня снова есть семья. Господин Бертгольд уже считает меня своим сыном, а я его отцом. Теперь же, с вашего разрешения, я буду считать, что у меня есть и мать. Могу ли я быть уверен, что у меня есть и сестра? Несмотря на то, что я был маленьким, когда в последний раз видел вас, ваша доброта и нежность, с которой вы тогда ко мне относились, живут и будут жить в моей памяти. Хотелось бы о многом написать вам, а ещё больше — увидеть вас. Я счастлив от самого предчувствия этой встречи. Я буду всячески стремиться к этому и воспользуюсь малейшей возможностью приблизить встречу. Но до встречи я позволяю себе надеяться получить от вас хоть маленькое письмо. Поцелуйте за меня Лору, я чуть не написал „малютку Лору“, потому что такой она сохранилась в моей памяти. Если бы она оказала мне великую милость и написала, как брату, я стал бы ещё счастливее. С вашего разрешения целую вас. Ваш сын барон фон Гольдринг».
Генрих протянул написанное оберсту.
— Я прошу вас прочитать, герр оберст! Я опасаюсь, не слишком ли я смело…
Бертгольд остановил его движением руки, не отрывая глаз от письма.
— Ты написал, как почтительный и любящий сын! — сказал он растроганно и, подойдя к Генриху, обнял его.
— Ну, а теперь иди. Пора отправляться в дорогу. И очень прошу, не забудь взять автомат.
Когда Генрих был уже на пороге, Бертгольд ещё раз остановил его:
— Я забыл сообщить тебе одну пикантную новость: советский трибунал заочно присудил тебя к расстрелу как изменника родины. Об этом сообщил мне капитан Кубис. Он работает по линии агентурной разведки, а наша разведка слава богу, ещё располагает хорошими агентами.
— Новость действительно пикантная! — Генрих рассмеялся, но вдруг оборвал смех. Лицо его стало суровым, и глаза с вызовом блеснули.
— Я могу погибнуть при любых обстоятельствах — ни за что в нашем мире ручаться нельзя. Но одно я знаю твёрдо: изменником родины я никогда не стану!
Щёлкнув каблуками, он вышел из кабинета.
Разговор с Бертгольдом взволновал Генриха. Первые часы его работы в штабе Бертгольда не должны были вызвать ни малейшего подозрения. И вдруг на тебе. Такое обвинение! Ведь когда оберст брал у него отпечатки пальцев, он нарочно отвернулся от карты, лежавшей на столе. «Но кто же мог передать советскому командованию план операции? Кто?»
Событие в Подгорном
Весть о том, что в село Подгорное прибыл небольшой немецкий отряд во главе с офицером, была получена в штабе партизанского отряда как раз в тот момент, когда с Большой земли по радио передали очередное задание: всячески затруднять гитлеровцам переброску свежих сил на смену разгромленным во время последнего неудачного наступления, постараться во что бы то ни стало разведать планы немецкого командования и любой ценой раздобыть «языка».
Связной, сообщавший о прибытии отряда, утверждал, будто машины приехали из села Турнавино, где располагался штаб корпуса. Поэтому само собою напрашивалось предположение, что и лейтенант, командующий отрядом, — офицер штаба. А это как раз то, что надо, — лучший из возможных «языков». Ибо кто же может больше знать о планах немецкого командования, чем штабист?
Решено было, введя в бой две роты, окружить село Подгорное, разгромить отряд и во что бы то ни стало взять в плен офицера живым.
Связные из других сел сообщили, что вчера и к ним приезжали бронетранспортёр и легковая машина и что офицер собирал и инструктировал отряды полиции. Таким образом, было очевидно, что готовится какая-то крупная операция против партизан. Захватить гитлеровского офицера было вдвойне необходимо.
Кроме двух рот, на которые возлагалась задача атаковать гитлеровцев в Подгорном, было решено выслать отряды автоматчиков, поручив им оседлать дороги, ведущие из Подгорного в Турнавино и особенно в Марьяновку, так как там стоял сильный гарнизон, состоявший не только из полицейских, но и из отряда немецких солдат. На эти группы автоматчиков возлагалась двойная задача — им следовало задержать части врага, которые, возможно, немцы вышлют из Турнавина или из Марьяновки на помощь своему отряду, и, во-вторых, не дать гитлеровцам, атакованным в Подгорном, бежать, если им удастся пробиться.
Операцию следовало начать немедленно, так как машины, о которых шла речь, как сообщали связные, задерживались в каждом селе не более полутора-двух часов.
