Юрий Вронский - Странствие Кукши. За тридевять морей
Отныне Харальд и Кукша – побратимы. Отныне у них все общее – и радость, и горе, они должны помогать друг другу в беде и, если надо, делиться последним, а также отныне у них нет тайн друг от друга.
Харальд больше не в силах терпеть, он сгорает от любопытства. Едва они выходят из оружейной и прикладывают к порезам снег, чтобы унять кровь, как он объявляет с торжеством в голосе, что теперь-то уж Кукша ему расскажет, что у него за нужда непременно отправиться в поход с викингами, – ведь теперь они побратимы и не должны ничего скрывать друг от друга!
Кукша ошеломленно хлопает глазами. У него мелькает подозрение: уж не за тем ли только, чтобы выведать его тайну, затеял Харальд с ним побрататься? Нет, такого не может быть! Ведь каждый с пеленок знает, что побратимство – дело нешуточное.
Однако делать нечего, Кукше приходится поведать своему побратиму обо всем, ничего не утаивая.
Никогда еще Харальд не слушал его с таким вниманием. Он негодует, если Кукша рассказывает слишком торопливо или недостаточно подробно. В самых захватывающих местах он заставляет Кукшу замедлять повествование, перебивая его разными вопросами, чтобы подольше насладиться собственным волнением. Кукша уже многого не помнит и, сам того не замечая, придумывает подробности, чтобы украсить свой рассказ.
Глава десятая
ВАРЯГИ В ДОМОВИЧАХ
Рассказ Кукши
Дело было весной, рассказывает Кукша, возвращаюсь я из лесу с грудой хвороста на волокуше, в деревне тихо, только куры квохчут да ребятишки малые играют. Мне играть некогда, с той поры, как отца убили, я и сею, и пашу, и сено кошу. Словом, вся работа мужская на мне – один ведь я мужик в семье остался. И другие мои сверстники так же. Мужиков-то почти всех без мала побили княжеские дружинники.
За что мужиков побили? А вот за что.
Притесняли нас сильно варяги – сборщики княжеской дани, с каждым разом все больше и больше им давай. Не выдержали мужики. Однажды на сходке решили: побьем, мол, варягов, если опять потребуют больше прежнего.
Сказано – сделано. Весной приплывают варяги и требуют столько, что и захочешь отдать, да неоткуда взять. Мужики помнят уговор, побросали сохи да бороны, похватали копья да топоры и побили сборщиков. А которых живьем взяли, тех казнили по обычаю. Пригнули к земле два дерева, привязали руку-ногу к одному дереву, руку-ногу – к другому и отпустили. У нас всегда татей[31] так казнят.
На другой год присылает князь воеводу с дружиной – наказывать. Крепко бились мужики, однако сила солому ломит: почти все полегли. Так и осталась деревня без мужиков.
Возвращаюсь я, значит, из лесу с хворостом. Вдруг слышу крик:
– Плыву-у-ут!
А кто плывет, ясно: гости незваные-непрошеные. Гляжу на реку, река на солнце сверкает – больно глазам. Однако различаю: сверху идут четыре лодки, в каждой по две пары весел, по человеку на весле. Шибко гребут, скоро здесь будут. Народ высыпал из домов, все на реку глядят.
Погодя утыкаются лодки носами в берег. Выскакивают из них варяги, народ рослый, как на подбор. У каждого щит, копье, меч и секира. Вдвое против прежнего стал посылать князь людей после того случая. Значит, вдвое больше народу надо поить и кормить.
Наш старейшина встречает варягов хлебом-солью, кланяется. Да и как не кланяться, коли знает он, что мало собрали домовичи беличьих и куньих шкурок, меньше того, что установил ладожский князь? А где взять установленное? Мужиков-то перебили, охотиться теперь некому.
Ведет старейшина варягов в дом, там для них дань приготовлена и стол накрыт. Садятся варяги за стол, а снохи старейшины начинают обносить гостей хмельным медом да снедью. И долго ли так будет, неизвестно – сколько захотят варяги, столько и прогостят – метлой ведь их не выметешь.
Попировали варяги, стали дань смотреть, и, конечно, мало им показалось, говорят: давайте еще столько же. Старейшина опять кланяться, упрашивать: нет, мол, больше, неоткуда взять. А те и слушать не хотят, – не дадите добром, сами найдем, где взять! – разделились по двое и пошли шарить по избам да по клетям.
Я на дворе был, когда к нашему дому двое подошли. Один черный, с горбатым носом, другой великан с рыжей гривой. Это были Тюр и Сван. Сван мне особенно не понравился – дух от него ненавистный. Однако стою, словно завороженный, и гляжу, как они к клети подходят. В клетях-то одежа зимняя хранится. Вижу, Сван хочет в клеть войти, а матушка встала на колени перед дверью и не пускает его.
– Бояре, – говорит, – добрые! Пожалейте сирот, не забирайте одежи!
Сван ее, конечно не слушает, да и не понимает он по-нашему. Скалится, хватает матушку ручищей своей, вроде как играет. А матушка его руку отталкивает, свое твердит. Он снова тянется к ней, и вижу я, что матушка сердится! Оказывается, обижает ее Сван!
Заревел я дурным голосом, бросился на Свана и что есть силы боднул его головой в живот. А у него под плащом железо. Ушибся я и пуще рассвирепел, колочу варяга кулаками по чем попало.
Рассердился варяг и отшвырнул меня. Потом матушку оттолкнул от двери, да так, что полетела она к избе на ведра и ушаты. Вскрикнула матушка, гляжу, а из руки у нее кровь хлещет – напоролась она на топор.
Тут уж я совсем разум потерял, схватил тот топор и прыгнул на Свана. Однако Тюр меня поймал и отнял топор. Подскочили ко мне сестры, потащили меня прочь, в избу. Я реву, вырываюсь, сестры плачут, умоляют утихнуть: пожалей матушку, мол, и всех нас, кабы хуже нам не сделали.
Затих я помаленьку. Вижу, матушка в избу входит, рука у нее тряпицей завязана, а тряпица от крови намокла. Я уж больше не реву и не говорю ничего, только думаю: надо отомстить за родную кровь. Каждый знает, если кровные обиды, обиды рода, остаются неотомщенными, душа рода начинает хворать, чахнуть и род может вовсе погибнуть. А ведь для человека нет беды страшнее. Лучше погибнуть самому, чем дать погибнуть роду.
Глава одиннадцатая
В ЗАСАДЕ
Продолжение рассказа Кукши
На другой день я с самого утра слежу за варягами. Наконец вижу, собираются в дорогу, деревенских коней навьючивают – ниже по реке порог, на лодке плыть опасно, нужно обходить посуху. А лодки через порог пустыми на веревках сплавляют.
Побежал я в бор и затаился среди можжевеловых кустов близ тропки, по которой пойдут варяги. Размотал пращу, камень в нее заложил, жду. На поясе мешок висит, в нем запасные камни.
Надо, думаю, попасть Свану в рожу, раз он в шлеме и в кольчуге, иначе моя затея ни к чему. Я, ожидаючи, все прикинул, предусмотрел – и чтобы ветки не помешали пращу раскрутить, и чтобы варяги меня раньше времени не заметили.
