Михаил Попов - Обреченный царевич

Бакенсети опустил веки. Он велел себе не спорить с братом по мелочам и не спорил.

– Весь Египет теперь таков. Он разваливается, как старая, никому не нужная постройка. Высосаны уже последние соки, вытянуты последние жилы. Храмы в запустении, жрецы подобны нищим. Народ, лишенный уважения к святыням, гниет заживо и теряет имя своего рода. Ты правитель страны, которая некогда цвела, а теперь от нее осталась лишь сухая скорлупа. И всего этого ты видеть не хочешь. Ты готов отдать не только Мемфис, но и весь Египет за один благосклонный взгляд этого пожирателя земли нашей.

Князь поднял руку:

– Обо мне ты можешь говорить все, что хочешь, о нем ты не будешь говорить ничего оскорбительного.

– Он…

– Он величайший из людей, и я счастлив, что он некогда выделил меня и приблизил. Я знал высшее, подлинное счастье, и еще большее ждет меня впереди. Ты никакими своими словами не можешь поколебать моего сердца. Ваши храмы мертвы так же, как ваши могилы. Только тот, кто считает, что живые есть слуги мертвецов, будет тратить последнее на украшение этих бессмысленных каменных нагромождений. Ты и такие, как ты, всю жизнь стоите на страже каменных ящиков, наполненных пылью и тленом, и сами станете пыль и тлен. Вы уже рождаетесь мумиями. Вы…

Аменемхет закрыл глаза и покачал головой.

– Наш разговор не имеет смысла. Нам никогда не сойтись. Мы на все смотрим по-разному.

– Зачем же ты пришел? Я, как и Мемфис, стал только старше и хуже.

Жрец несколько раз вздохнул:

– Отдай мне мальчика.

Бакенсети неприятно засмеялся, обезоруженный внезапной откровенностью брата.

– Зачем он тебе? Разве Фивы оскудели детьми и некем заполнять жреческие школы? Кроме того, Мериптах не хочет становиться жрецом, он мечтает отправиться со мною в Аварис, где его ждет будущее, какого нет у детей обычных. Он проживет жизнь, которую Фивы ему не в состоянии дать. В конце третьего месяца разлива мы будем в столице. Мы не можем там не быть, сын князя Мемфиса должен предстать перед лицом царя Апопа. Если я захочу скрыть мальчика, это может вызвать неприятное удивление при дворе. А я даже помыслить боюсь, что могу огорчить своего возлюбленного господина.

– Но ты же знаешь, что его там ждет, среди этих нечистых, при этом нечистом дворе! Ты изуродуешь его душу, ты убьешь его.

Князь снова засмеялся:

– Наоборот. Я открою ему врата истинной жизни, и он вечно будет благодарить меня.

Аменемхет потребовал себе полотенце и насухо вытер бугристый лоснящийся череп. Голос его сделался глуше.

– Он мой племянник и последний мужчина в нашем роду, подумай об этом. Если Мериптах окажется при дворе Апопа, родник нашей крови иссякнет. Свою участь не приводи в пример. Ты попал в Аварис, когда твоя жена была уже беременна, ты сделался любимцем царя, и он позволил тебе оставить сына при себе. Мериптаху так не повезет, он слишком юн, и он сгинет в болоте разврата без следа, памяти и потомства. Вспомни, Бакенсети, из какого ты рода. Иниотеф, наш великий предок, был велик в Фивах еще в те времена, когда никто не слышал ни о каких гиксосах. Не может быть для тебя безразлично, что это имя одно из славнейших и старых во всем Верхнем царстве. Твоя судьба – это твоя судьба, но не обязательно разрушать до основания дом, из которого ты вышел.

Князь сидел набычившись, крепко держась руками за подлокотники. Можно было подумать, что слова старшего брата возымели на него некое действие. Голос верховного жреца сделался вдруг гладким и вкрадчивым.

– Я выкуплю у тебя Мериптаха. Я дам тебе много золота. Фивы богаче Мемфиса, и все богатые покорны Амону. Ты построишь новые дворцы, сделаешь подношения Апопу, и его змеиное сердце возрадуется. Он собирает нелепости, чудеса и всяких безумцев со всего света, и деньги нужны ему всегда. А про мальчика скажешь, что он утонул, что его утащил крокодил. Себек уже приходил за ним, все при дворе слышали эту историю. Тебе поверят.

– Мериптах не может быть продолжателем нашего рода, – рассеянно сказал князь.

Аменемхет тоже вцепился в подлокотники:

– Мне непонятны твои слова. Почему не может? На его теле есть знак, похожий на тот, что носил с гордостью наш дед. В золотом папирусе Хебхена есть подробное описание этого знака и того, что он значит.

Бакенсети вздохнул:

– Потому что он отправится со мною в Аварис в конце разлива! Родимое пятно появилось у Мериптаха во второй месяц периода шему, и многие обратили на него внимание. Об этом было множество пересудов, я уверен, есть такие, кто догадался, что означает эта мета. Оба Египта, и долина и дельта, все опутано сетью наушников и доносчиков. Они многочисленнее голубей, они жадно выклевывают из навоза обычной жизни зернышки новостей и торопливо несут в житницу Авариса, обменивая каждый слух на горстку дебенов. Все, что достойно того, замечено и учтено. Например, даже я, сидящий в стороне человек, которому безразлична вся Черная Земля с ее черными тайнами, отлично осведомлен о том, что фиванский номарх Камос то и дело попадает под власть неизвестной болезни, а младший его брат Яхмос входит все в большую силу. Он превосходный воин, но при этом бездетен. Между тем у Камоса рождаются лишь дочери. – Бакенсети перевел дух. – Так вот, если о пятне на теле Мериптаха стало известно тебе, то при дворе стало известно еще раньше. У меня много врагов там, ревность и зависть плодят их без счета. Меня ревнуют к царской дружбе и завидуют моему княжению. Если бы я отдал тебе Мериптаха, хотя бы на краткое время, они бы представили это Апопу как сговор родственников, как сговор Мемфиса и Фив против Авариса.

Аменемхет слушал молча, и когда младший брат закончил говорить, продолжал молчать. Взгляд его был таков, будто он направлен не вовне, но внутрь. Трудно представить себе более исчерпывающую и однозначную форму отказа, чем та, что применил Бакенсети. Несмотря на это, жрец медленно заговорил, и глаза его с каждым словом все более суживались.

– Однако это не окончание разговора?

Правитель Мемфиса поморщился и с большой неохотой кивнул.

– Тебе нужен мальчик. Я готов рискнуть и обменять его. У тебя, возможно, есть то, что нужно мне.

– Назови.

Князь долго молчал, едва заметно дергая щекой. Он решался, и сделать это ему было нелегко.

– Ты привез с собой черного колдуна, о котором рассказывают всяческие небылицы. Он якобы убивает людей на время, а потом оживляет. Я не верю в это и смеюсь над этими сказками невежественных людей. Я по-другому воспитан и верю лишь знаниям точным, а не колдовству и заклинаниям.

– Я сам наблюдал действие его ворожбы. В это трудно поверить, пока не увидишь сам.

Бакенсети недоверчиво усмехнулся:

– Если он всесилен, для чего он прибег к твоему покровительству?

– Не к моему, но великого бога Амона-Ра. И его низменная, примитивная сила находится в пределах силы величайшего из богов. Он ворожит и превращает, совершает чудеса и открывает тайны, но волею верховного бога, и в интересах храма.

Бакенсети опять поморщился:

– Это все слова.

Аменемхет развел руками:

– Если ты хочешь удостовериться, ты можешь удостовериться.

Князь тяжело сглотнул, разговор давался ему с огромным трудом.

– Так получается, что я вынужден попробовать. Но тебе я не скажу, в чем моя нужда.

Верховный жрец понимающе кивнул.

– Ты пришлешь его ко мне, этого колдуна.

– Он…

– Ты пришлешь его ко мне, но пусть он побережется и поберегись ты, если вы замыслите обман и надругательство. Если он поможет мне в моем затруднении, я позволю тебе украсть мальчика. Только украсть.

– Я понимаю.

– В этом деле и тебе, и мне поможет только искренность и честность до конца, Аменемхет. Не задумывай ничего лукавого против меня, не надо. Сразу скажу тебе, стоит мне увидеть, что ты хитришь, даже заподозрить тебя в чем-то неправедном, я разрублю наш договор одним немедленным ударом прямо по голове колдуна. И ты не только никогда не увидишь перед собою Мериптаха, ты и Мемфиса не увидишь никогда. Да, я в нестерпимой нужде, но и настороже. Что ты скажешь на это?

– Учитель, я могу написать любое число.

Мериптах и посланец Птахотепа сидели на огороженной крыше дворца в той части, что выходила к саду, службам и свалке. Наступало время заката, но суета там, внизу, не стихала. Дышали жаром печи, слуги с подносами и кувшинами влетали в задние дворцовые двери, разливая ароматы жаркого и пирогов. Палки писцов шлепали по мокрым спинам, грызлись собаки за брошенную кость. Воздух сам собою мрачнел, горизонт набухал в месте будущего падения все более краснеющего светила.

Противоположная часть дворца сияла огнями, выливая свет на широкое крыльцо, на щедро увлажненную площадь, пролегающую от крыльца до ворот. В дверных проемах висели гирлянды искусственных цветов, а в бесчисленных вазах плавали только что срезанные лотосы. Повсюду на подставках стояли подносы с угощениями. Фаршированные утки, горы золотистых рыбин, пирожки медовые и мясные, латук, финики, распечатанные кувшины с вином. Мелькали служанки в полупрозрачных одеждах и вообще без одежд, мрачные карлики теребили за уши любимую таксу госпожи Аа-мес, флейтистки осторожно выискивали нужный звук в своих музыкальных трубках, попискивали настраиваемые лютни.