Книга без названия - Юрий Валерьевич Литвин

Я даже не помню, каким образом, и при каких обстоятельствах она попала ко мне в руки. Возможно, я видел ее раньше, перекладывая старые книги на чердаке своего загородного дома. А быть может, и нет. Там было много книг, самых разных, как знакомых, так и незнакомых. Боже! Чего там только не было! И пахнущие пылью, связки старых литературных журналов, и какие-то совершенно нелепые брошюры, непонятно о чем, конечно же, неполные собрания сочинений полузабытых классиков, и тут же рядом, абсолютно непонятные книжонки на румынском и даже венгерском! Создавалось впечатление, что кто-то с непонятной целью и сатанинским остервенением в течение длительного периода времени стаскивал на чердак любую печатную продукцию, до которой сумел дотянуться, не соблюдая притом ни правил, ни системы, и действуя, то ли интуитивно, то ли маниакально, причем последнее казалось более вероятным.

Собственно дом я прикупил по случаю, потому что давно хотелось приобрести нечто подобное. Он был старый и очень ветхий, но меня устраивал, потому что в нем, вдали от города, можно было спрятаться от проблем, хотя бы на время. Еще там отлично работалось.

Книги же достались мне в наследство от прежних хозяев, но я подозревал, что хозяевам они также достались в наследство, потому что люди, продававшие дом, не производили впечатления любителей книг, а тем более их собирателей. На мой вопрос: «А что там, на чердаке?», махнули рукой и сказали: «А всякий хлам»… и все. Кстати, там, кроме книг, и хлама всякого хватало в превеликом множестве, и хозяевам никак не хотелось его перебирать, я даже подозреваю, что они просто бросали туда все, что не нужно, и тут же об этом забывали, например, безнадежно испорченный садовый инвентарь и пробитые жестяные тазы мирно соседствовали на чердаки с печатным словом. Заговорился… О чем это я? Ах, да! Книга! Эта странная книга… А впрочем, может быть, ее принес кто-то из моих знакомых позже, но я не мог вспомнить, кто именно. Или все-таки я принес ее после одного из своих исследовательских набегов на чердак? Да собственно, существовало бесконечное количество возможных вариантов.

Точно помню, что я захотел вымыть люстру, событие само по себе примечательное и редкое в том плане, что подобные мысли посещали меня не чаще одного раза в десятилетие. А потолки оказались для меня высоковаты. С табурета до люстры дотянуться было невозможно, необходимо было что-то еще подложить под ноги. Почему-то я решил, что это будет книга, и, осматривая комнату в поисках подставки, я увидел ее. Среди других. Как вы уже поняли, я тот еще червяк, книжный, книги – моя работа и призвание, мне хорошо среди них, и к тому же – они являются средством моего существования, оттого все мои жилища напоминали библиотеку, а точнее, книжные склады. Помимо книг, постоянно находившихся у меня, привезенных с собою для работы и спущенных с чердака, на полу были навалены груды литературы, вывезенные из квартиры моего товарища Михаила, отдавшего мне их на хранение на период своей длительной командировки. Кроме того, народ, посещавший мою скромную обитель, время от времени обновлял ассортимент печатной продукции.

Та книга привлекла меня габаритами. Настоящий фолиант. Когда я взял ее в руки, мысль о мытье люстры покинула меня так же внезапно, как и появилась. Первое впечатление было довольно странным, я определенно где-то уже видел эту книгу. С одной стороны, ничего удивительного, но, с другой стороны… Было, как это сказать? Наверное, физическое ощущение того, что происходит что-то важное. Именно так. Со мной и именно в этот момент. Я держал в руках этот тяжелый фолиант в твердой серой обложке и чувствовал, что когда-то все это уже было, давно, но было. Тревожно замерло сердце, прислушиваясь к ощущениям внутри себя, я отнес фолиант к столу и раскрыл примерно посередине. «Ага, латынь!» – обрадовался разум. От одного только взгляда на раскрытую страницу сердце мое застучало. Вот так удача! Откуда? Этой книге навскидку лет тысяча! Древние страницы отлично сохранились и имели багряный оттенок. Гримуар? От волнения я снова закрыл книгу, отложив ее в сторону, и нервно прошелся по комнате, нужно было успокоиться и принять лекарство, что-то изрядно я разнервничался сегодня. Господи! Да откуда же ты взялась? Почему я, зная толк в подобных вещах, раньше не обратил на нее внимание?

Приняв лекарство, вернулся к столу. Книга, как ни в чем, ни бывало, лежала на месте. Усевшись поудобнее, я надел очки и открыл фолиант. Прошло какое-то время, прежде чем я смог с усилием оторваться от чтения. Самое удивительное, что в тех строках, которые мне удалось прочесть, не было ровным счетом ничего особенного. Неизвестный автор описывал, видимо, некий магический процесс, но я никак не мог уловить суть. Моих познаний латыни не хватало. Я уже сомневался в том, латынь ли это. Перевернув страницу, я вообще впал в ступор, она была написана на совершенно другом языке. Отчего-то я решил, что это ни много ни мало – арамейский. В голове загудело, заломило виски. Плюс ко всему, посмотрев на страницу еще пару минут, окончательно убедился в том, что абсолютно не воспринимаю, ни смысла, ни содержания прочитанного, и что самое удивительное, полностью перестал воспринимать окружающую реальность. Глаза мои закрылись сами собой, и словно на экране кинотеатра я увидел удивительную картину: раскаленная пустыня лежала передо мной под ослепительно белым небом. Картина была настолько реальной, что я даже почувствовал порыв сухого горячего ветра, бьющего в мое лицо. И еще я увидел фигуру человека в развевающейся черной хламиде, удалявшуюся навстречу ветру в сторону неясного горизонта. Он шел уверенно, и почему-то я чувствовал, что человек этот рассержен на меня, и даже зол. Он оглянулся, не прекращая движения, и я увидел его характерное смуглое арабское лицо, обрамленное черной же бородой под черным тюрбаном, и его глаза, пронзившие меня насквозь, словно клинком. Он ничего не сказал, отвернулся и продолжил свой путь. Потом картинка исчезла, глаза мои открылись, и я увидел закрытую книгу. Меня бил сильный озноб, и спина была липкой от пота, что-то сильно резало в уголках глаз. Когда я протер их пальцами, то на них остались несколько мелких песчинок. Моя комната была ярко освещена полуденным солнцем, и мебель отбрасывала причудливые тени. Открыть книгу повторно я почему-то не решался.

* * *

Я был стар и немощен. Моя голова раскалывалась от боли.