Юлия Андреева - Святы и прокляты

Юлия Андреева

Святы и прокляты

© Андреева Ю.И., 2015

© ООО «Издательство «Вече», 2015

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2015

Случилось это сразу после Пасхи. Не дождавшись Троицы, тысячи отроков тронулись в путь, покинув кров свой.

Иным из них минул едва шестой год. Другим же впору было выбирать себе невесту, они же выбрали подвиг и славу во Христе. Заботы, им порученные, позабыли третьи. Те оставляли плуг, недавно взрывавший землю; те выпускали из рук тачку, их тяготившую; те покидали овец, рядом с которыми сражались против волков, думая о других супостатах, магометанской ересью одержимых… Родители, братья и сестры, друзья упорно отговаривали их всех, но твердость подвижников была неколебима. Возложив на себя крест и сплотившись под свои знамёна, отроки двинулись на Иерусалим… Мир называл их безумцами, но они упорно шли вперед.

Он шествовал, как подобает Его Императорскому Величеству, со множеством повозок, груженных золотом и серебром, батистом и пурпуром, драгоценными камнями и дорогими предметами, со множеством верблюдов. Огромное количество сарацин и эфиопов, обученных многим искусствам, с обезьянами и леопардами охраняли его деньги и сокровища. Так, в окружении большого числа князей и воинов, он дошел до Вимпфена.

Глава 1. Свет в ночи

Ночь. Только цикады звенят так громко, что, право, подкрадется какой-нибудь душегуб – шагов не расслышишь.

В свете факела молодой человек пытается содрать кинжалом дерн: дерг-дерг – крепко держится корнями сорная трава подорожник да осока; не желает отдавать своего цеплючий репей. Юноша втыкает клинок раз и другой, рубит, режет, пытается отодрать кусок пахнущего свежей землей дерна. Это тебе не на огороде копаться, не рыхленные-перерыхлённые грядки окучивать, не с виноградником возиться! Кинжал ударяется о камень, врезается в корень давно сгнившего дерева. Парень плюет на руки, продолжает. Когда удается очистить от дерна крошечный пятачок, в дело идет лопата.

– Слишком глубокой ямы не копай. Широкая тоже без надобности. Два локтя – и будет! – наставляет его отец. – Ты мне еще спасибо скажешь, когда дела пойдут.

– Ага, пойдут! Верно матушка говорит: дойдет слух до нашего сеньора – все кости переломает, руки точно крадунам бессовестным отрубит. И будет прав.

– Есть ему дело до нашего поста, как же! Встречаем прохожих, проезжих, расспрашиваем не шпион ли, не еретик, получаем денежку – и нам хорошо, и городская казна не в обиде.

Вместе они поднимают с земли приготовленный заранее постовой столб и аккуратно помещают его в ямку.

– Посуди сам. Вот где мы должны стоять? На дороге Красной, на въезде в Салерно. Дабы блюсти интересы нашего сеньора, получая подорожную мзду. Но Красная большая, и кто помнит, где конкретно должен размещаться наш пост? Скажешь, сеньор Салерно помнит? Епископ знает? Вот и я о том же…

Другое дело, если мы немножко сместим этот пост в сторонку, так чтобы захватить Торфяную дорогу, ведущую в Амальфи, где нынче ярмарка… То есть мы чуть-чуть сдвинемся в сторону от Красной, и уже завтра будем собирать въездную подать за посещение ярмарки. Знаешь, сколько народу проедет по этой дороге? А я тебе наперед скажу: не мало.

Наш сеньор, долгие лета ему и его деткам, ждет от нас въездной пошлины. И он ее получит. А тот, что в Амальфи, все равно приберет к рукам пошлину с основной дороги. С Торфяной же мы и сами не побрезгуем. Ихнее ушехлопство нашим богатством обернется. Забыли, поди, что в Амальфи ведут две дороги, и по Торфяной пойдут купцы, отторговавшие свое и забравшие товар на рыбной ярмарке Неаполя. За ярмарочные дни мы сумеем заработать мамке на корову, а то и лошадь купить! До утра нужно управиться и на пост заступить… Грехи наши тяжкие, – он крестится. – Дерном землю прикроешь, будто давно стоит. В базарный день каждая минута на счету, не до препирательств.

Да не трясись ты так, образина! Думаешь, я первый раз границу двигаю? Эх, молодо-зелено… Слышь: ты что, сеньора Амальфи пожалел? Чего его жалеть-то? Не наш это сеньор. Твое дело на посту стоять, да интересы Салерно блюсти. А об Амальфи – пусть его стражники пекутся… Хватит уже здесь. Глянь лучше, глазки молоденькие, что там впереди? Не могу разобрать. Там вот, откуда свет?..

Сквозь щелку в исповедальне ясно видно плечо отца Грегори и кусок накидки сеньоры фон Уршперг. Мог бы и ближе подойди, старый черт! Впрочем, береженого бог бережет: напугал дурака, так тот теперь и не знает, каким боком встать к схрону таинственного незнакомца, дабы не заработать удар ножом. Лиц не видно, зато все слышно – лучше не придумаешь, даже извечное церковное эхо не мешает.

– Если вы не вывезете детей из города, их убьют, и никто уже не сможет этому помешать. Они последние в роду, и сеньор Малабранка это дело не оставит, посулите вы ему хоть мешок золота. Никто не щадит кровников. Уезжайте, и как можно быстрее, сударыня.

– Куда мне ехать? – надтреснутый старушечий голос напоминает орлиный клекот. – Пусть режут, стреляют. Я свое отжила. Но внуки? Сердце кровью обливается.

– Я уже пытался говорить с доном Малабранка, безуспешно. Он явится: сегодня, завтра или через неделю, но непременно придет со своими головорезами. Он хочет, чтобы город выдал ему детей летописца, или весь Амальфи будет вырезан. Если вы не спрячете их прямо сейчас, Совет старейшин выдаст ребят по первому требованию Себастьяно Малабранки. Ему не придется даже брать город в осаду: ремонт стены и так обошелся казне в кругленькую сумму, не говоря о воротах! Я вам не враг.

– Я знаю, святой отец! Но есть еще Лучиано – мой родной племянник, сын моей двоюродной сестры, мы ждем его со дня на день. Он должен забрать ребят и увезти туда, где их не найдут. Я уже просила вас отправить Анну в монастырь капуцинок, но вы…

– Смеетесь, право? Выйдите из храма и посмотрите! Вон он монастырь. Думаете, слуги сеньора Малабранки поленятся подняться к Божьему дому по одной из каменных лестниц? Бесполезно прятать Анну так близко, ее все равно выдадут – и тогда… Что же Лучиано?

– Лучиано из Риволи должен забрать детей. Я не вру. Если в город заявится Себастьяно Малабранка, вы могли бы укрыть их по крайней мере до прихода Лучиано. Если вы сделаете, как я прошу, Господь не оставит вас, я же… – Она зашептала на ухо священнику: – У Лучиано будет знак, кусок зеленой парчи, такой не купишь на нашем рынке. Я слепа, но вы-то знаете, что такое парча.

– Будь по-вашему, – священник вздыхает. – Я спрячу детей в храме, и да защитят их мощи святого Андрея. Но не моя вина, если люди сеньора Малабранки обнаружат их здесь.

Стуча по каменному полу клюкой, старуха покинула храм. Рудольфио дождался, когда ее шаги стихнут и выбрался из своего убежища.

– Я сделал все, как вы приказали, сеньор, – руки священника заметно дрожали. – Вы пришли за этими детьми. Назовитесь Лучиано из Риволи и заберите их, ради всего святого. Не сегодня завтра Себастьяно Малабранка все равно ворвется в город и не оставит здесь камня на камне.

– Мне нужна зеленая тряпка. – Незнакомец покрутил головой и, приметив что-то, устремился к алтарю.

– Это праздничный покров Девы Марии. Вы ведь не собираетесь грабить церковь? – запротестовал было священник.

– Старуха на ощупь отличит парчу от любого другого материала, – ловко перепрыгнув через крошечную загородку, незнакомец аккуратно снял кусок материи с головы Непорочной Девы. – Как раз зеленая парча. Точно специально! – Он усмехнулся. – Уверен, у матери нашего Бога найдутся и другие наряды. – Отсалютовав священнику и не оборачиваясь больше, нехристь выскользнул из церкви.

Жилище сеньоров фон Уршперг Рудольфио приметил сразу же, как приехал в Амальфи. Добротный, с флюгером в виде трубача, весь поросший зеленым плющом, дом был словно втиснут в скалу, составляя с ней одно целое.

Справа и слева от него, на крышах соседних домов, располагались цветущие сады. Широкие кадки с водой размещались в специально выдолбленных в скальной породе углублениях. Между домами умелые жители вырубили ступеньки и небольшие площадки, где играли дети, вальяжно разгуливали толстые рыжие и белые куры, грелись на солнце дворовые собаки.

Теперь же, когда Рудольфио получил имя, которым должен был представиться, а также опознавательный знак, дело уже не казалось ему таким заковыристым, как вначале. Одно плохо – граф Гонсало Манупелло, прозванный за созданную им собственную сеть шпионов Спрутом, потребовал доставить в Амальфи летописца Бурхарда Уршпергского[1], а тот уже неделю, по милости скорого на расправу кровника, гнил в церковной земле. Так что Рудольфио не оставалось ничего иного, как с риском доставить заказчику хотя бы детей погибшего.